Вайнона Рей - Погружение

Автобус давно несся за переделами города. Дорога до Найтлэйка занимала около двух часов. Это было слишком быстро. Эмма готова была бесконечно ютиться на неудобном сиденье со слишком высокой спинкой в конце душного автобуса, пропахшего выхлопами, от которых ее уже начинало тошнить. Только бы не возвращаться домой. Но Найтлэйк неумолимо приближался. Лес становился густым и темным, а воздух влажным до едкости. Это было дыхание озера. Прекрасного озера, которое почему-то напоминало Эмме гниющую потустороннюю рану в земле. Это страх воды или нечто иное? Пожалуй, страх, ведь были люди, которые любили озеро. Настоящие психи.

Автовокзал Найтлэйка встретил Эмму угрюмым молчанием и привычной пустотой. Солнце слепило и грело, но уже не перебивало следов подступающей осени. Это был август, печальный месяц, время урожаев и умирания, холодных ночей и крадущихся туманов. Природа готовилась впасть в летаргический сон до новой весны, чтобы все повторилось заново. Было в этом что-то уныло-прекрасное, меланхоличное и щемящее.

До дома на озере было еще полчаса пути, Эмму никто не встречал, ведь никто и не знал, когда именно она приедет, так что она не жаловалась. Она шла пешком по обочине, закинув рюкзак на одно плечо. Ей было хорошо одной, хоть она и была в этом месте. Солнце ожогами мелькало в темных кронах деревьев, от озера тянуло запахом распадающихся водорослей. Эмма точно знала, что никто другой не ощутил бы этого запаха на таком расстоянии. Но она его ощущала. И она чувствовала, что озеро знает о ее приближении, будто что-то зашевелилось на его дне. Как нечто просыпалось, когда она выходила на его берег в детстве, как что-то шептало ей, когда Колин брал с собой ее и Эмбер, и вместе они скользили по мутному зеркалу Ока на лодке. Эмма ни разу не касалась его вод после того, как в возрасте восьми лет чуть не утонула, упав в воду с мостика. Случайное падение было версией родителей, но она-то знала, что ее утянул под воду кто-то, живущий в озере, кто-то, кто шептал ее имя и звал к себе, кто-то, чье размытое лицо она видела в вонючих гнилых водорослях, любитель игры в камушки. Кто-то продолжал ждать ее там, в глубине, продолжал ждать ее погружения. Это озеро было той еще дрянью.

На полпути Эмма услышала позади шум колес. Она обернулась и шагнула к зарослям обочины, чтобы пропустить внедорожник, но тот остановился. Это был отец Дэвида, Чак. Эмма невольно заулыбалась: она была рада его видеть. Он почти не изменился с их прошлой встречи: такой же добрый весельчак с красивыми серыми глазами. Он опустил стекло и пригляделся, а потом радостно заулыбался в ответ:

– Эмма, неужели это ты? Выглядишь, как подросток! Никак не ожидал тебя встретить, садись, подвезу!

– Здесь осталось-то, – качнула головой Эмма, но все же обошла машину и уселась рядом с отцом Дэвида, крепко обхватив рюкзак. Она и вела себя, как подросток, причем очень робкий.

– Слышал о твоей матери, – сказал Чак, и внедорожник двинулся с места, подняв облако пыли. – Давно тебя здесь не было.

– Лет восемь, – кивнула Эмма, она хотела спросить про Дэвида, но промолчала. Она была той еще трусихой. Чак-то уж точно знал, что они больше не общаются.

А он похоже умел читать мысли, так как сразу сказал:

– Дэвид вернулся в город, развелся недавно, жаль, неплохая была пара, мы с женой уже рассчитывали на внуков, но вас молодых не разберешь, – усмехнулся он.

Эмма продолжала молчать и пялиться в окно. Между тем показался поворот к дому матери. Чак остановился, и Эмма шагнула по хрустящему гравию. Она бы хотела поговорить с ним еще, только не могла подобрать темы.

– Слушай, Эмма, сегодня вечером у нас небольшая вечеринка в баре, ну помнишь забегаловку «Под водой»? Там будет местная группа, Дэвид тоже придет, бери своих и приходи, рады будем увидеться, – сказал на прощание Чак.

Эмма остановилась и ответила ему:

– Да, я буду… – а у самой ноги онемели.

– Тогда до скорого, – махнул Чак и уехал.

Эмма задумчиво посмотрела ему вслед и потопталась на месте, а потом свернула к дому и пошла, стараясь не смотреть в сторону озера, пусть осаждает ее мысли сколько угодно, она не собиралась поддаваться. Ей навстречу с крыльца, раскрыв объятья, шагнул Колин. Он заметно поседел с их прошлой встречи и набрал с десяток лишних килограмм, но улыбка и светлые глаза были все те же. Он прямо светился радостью. Эмма скинула рюкзак прямо на клумбу с жухлыми розами и повисла на нем, заболтав ногами в воздухе, уткнувшись ему в ворот рубахи, отдававший потом и резким одеколоном.

– Малышка, вот и ты! Пешком шла? Почему не предупредила, я бы встретил тебя! – засмеялся Колин, не выпуская Эмму из своих крепких рук. Она всегда была его малышкой, крохотным молчаливым другом, верным соратником.

– Па, я так скучала, – ответила Эмма, ей захотелось зареветь, но она с легкостью сдержалась. Это была ее суперспособность, ее и еще миллионов людей. Все они могли прятать свои чувства, не зная, как их показывать.

Они уселись прямо на пыльные ступеньки на крыльце. Эмма опустила голову на плечо Колину и провела рукой по деревянному перилу с облезшей растрескавшейся краской. Оно было теплым и сухим. Обычно же здесь было слишком сыро.

– Она здесь? – тихо спросила Эмма.

– Да, отпустили сегодня утром, – кивнул Колин.

– Так просто? Что там было? – Эмма уставилась на увядшие розы. Лил всегда любила розы. Любила так, как не любила никого из людей. А еще с каждым годом она была все ближе к смирительной рубашке и комнате с мягкими стенами.

– Она говорит, что ходила во сне. Ее врач это подтверждает, выписали ей новых колес, да и все. Она неисправима, – невесело усмехнулся Колин.

Он был просто чертовски прав, Лил любила выкинуть что-нибудь новенькое. Ей стоило побольше копаться в своем саду, чтобы не было времени и сил придумывать очередные выкрутасы.

– Пойду к ней, – Эмма поднялась и провела рукой по плечу Колина, а потом распахнула входную дверь и шагнула в полумрак родного дома.

Тот встретил ее скрипучим ворчание половиц и запахом отсыревшего дерева. Давно ее здесь не было.

– Мама, я дома, – прошептала Эмма.

Лил всю жизнь прожила в доме у озера. Она ненавидела покидать его.

Лил обожала химическую завивку на манер восьмидесятых и постоянно ее делала, словно других причесок не существовало.

Лил до ужаса боялась воды, говоря, что она невыносимо холодная.

Лил страдала тяжелой формой герпетофобии 3 3 Герпетофобия – один из видов зоофобии, боязнь пресмыкающихся (исключительно ящериц и змей). . И с невероятным упорством прививала ее своим детям, в красках описывая, как ей казалось, что по ночам у нее в постели прямо в ногах копошится холодный клубок извивающихся змей. Она повторяла это снова и снова, пока не убедилась, что дочери, особенно младшая, начали бояться змей наравне с ней.