Алекс Лоренц - Соня. Первый роман трилогии «Хоррор русского захолустья»

– Можно у вас один учебник взять на урок?

Отвечает не она, а ее соседка – блондинка Луиза, которая вечно жует жвачку.

– Свой надо носить, – говорит, чавкая «диролом» или не знаю, что у нее там во рту.

Хочется ей сказать, чтоб не выпендривалась, но не могу: учебник-то нужен. Поэтому делаю жалостливую гримасу. А Алина на меня смотрит, слегка насупив брови: типа, нам с тобой лучше пока не привлекать к себе внимания, а ты тут клоунаду устраиваешь, дебил.

– Держи, – в конце концов сказала она и пренебрежительным жестом подвинула учебник ко мне. Как будто кинула пару рублей грязному, вонючему и пьяному бомжу.

– Благодарю, – отвечаю. – Дай вам бог здоровья. – Это чтобы соответствовать образу грязного, вонючего и пьяного бомжа.

– В следующий раз забудешь – к нам не подходи! – чавкает вслед Луиза.

– Всенепременнейше, – отвечаю.

Мы с Пашкой открываем параграф, который химик задал выучить. Там какие-то малознакомые слова, цепочки элементов. Тот самый очередной раз, когда я дома ничего не открывал и перед уроком вижу в учебнике что-то о-о-о-о-о-о-о-очень сложное. В такие моменты понимаю: к доске вызовут именно меня. Оно вроде как и пофиг в целом, что одноклассники обо мне будут думать, но… Класса до восьмого плохой ответ у доски считался позором. После такой экзекуции весь день ощущение, будто тебя окунули в деревенский сортир и двое суток не дают помыться. Облажаться – завсегда некайфово, но особенно у доски. Частичка этого комплекса до сих пор, даже в семнадцать лет, так в тебе и сидит. Хотя ты отлично понимаешь: тебе пофиг, одноклассникам тем более пофиг, учитель понервничает и к концу урока забудет. А все равно… как это сказать-то… выбивает из седла – вот.

Надо что-то делать. Химик у нас мужик подслеповатый. Многие пользовались. Все просто: фоткаешь учебник на телефон, становишься сбоку и немного сзади учительского стола, достаешь мобилу и читаешь с экрана. Единственный минус – голову наклонять нежелательно: слишком палевно. Поэтому глаза сильно скашиваешь, а они потом болят. Но это ладно, пять минут потерпеть можно.

Правда, с годами химик фишку просек. Стал иногда сажать на места с двойками. Потому как-то это дело сбавило обороты. Ну, я подумал: может, в этот раз все-таки прокатит?

Прозвенел звонок. Первым зашел не химик, а физручка. Стала проверять, кто присутствует, а кто нет.

– Шапарев, тебя почему вчера на физкультуре не было? – спрашивает, подходя к учительскому столу.

Я молчу.

– Шапарев! Я с тобой разговариваю. – Глядит как на врага народа. Такие наезды, как будто физра – важный предмет.

– Не хотелось вас видеть лишний раз, – отвечаю.

Физручку и так никто не воспринимает ни как полноценного учителя, ни как классного руководителя тем более. После Кирилла Александровича днище днищем. Но ТАКОЙ наглости еще ни один себе не позволял. Ко мне повернулась куча удивленных рож. Стадный инстинкт, знаете ли. У нас, школьников, он завсегда срабатывает.

– Это что за разговор такой?! – возмущается физручка.

Я только жму плечами.

– Встань, когда с тобой учитель разговаривает!

– Мне врач запрещает вставать лишний раз, – отвечаю.

– Я сейчас твоим родителям позвоню. Они мне все расскажут – и за врача, и за физкультуру пропущенную.

– Звоните, – говорю. Само равнодушие.

– Еще одна такая выходка – и я буду добиваться твоего исключения из школы.

Хрен бы там, мымра. Никто не имеет права исключить ученика из школы, тем более если он учится без троек.

Но я молчу. Она ведь только и ждет, что с ней будут огрызаться. Так что пусть ее изнутри терзает мысль, что я не пошел на поводу и остался непобежденным.

– Кого сегодня нет? – Она делает вид, будто успокоилась. Открывает блокнот, готовясь записать. Хорошо видно, как дрожат от злости и бессилия пальцы, в которых она держит ручку.

Ей назвали фамилии болеющих и прогульщиков. И фамилию Сони тоже. Причем не первой и не последней, а где-то ближе к середине. Как будто она тоже заболела. Или проспала. Пока перечисляли, пришел химик – Федор Петрович. Ирина Викторовна свалила, бросив на меня полный ненависти взгляд. Ее лицо напоминало перекошенную гримасу злодея из голливудского триллера. Вот щас подойдет и всадит ножичек под ребро. И провернет несколько раз – чтобы и печень, и желудок, и легкие, и почки…

У нас с ней целый год впереди. Видать, хорошо сработаемся.

Федор Петрович – нестарый, но уже сильно облысевший и обрюзгший дядька. Пузо у него не то чтобы вываливается из-под пиджака, но заметное. Фигурой Петрович напоминает беременную женщину. Пока не очень сильно, но еще пара лет обжорства – и его разнесет конкретно. А там уж – привет, одышка, здравствуйте, сердечно-сосудистые заболевания и прочие прелести жизни. Жалко, что не следит за собой. Хороший мужик.

Оглядывает класс, щурясь. Очки бы себе уже купил давно. Видно, некогда. Или не хочет, потому что они ему не идут.

Тоже проверил отсутствующих, отметил в журнале. Все чин чином. Потом сел за свой стол, разложил барахло, стал копаться в бумажках – карточках с химическими реакциями, конспектах.

У нас класс непрофильный, химия один раз в неделю. Петрович нас даже по именам не помнит, не говоря уже о фамилиях. Всегда по журналу пальцем наслюнявленным водит – выбирает наугад, кого бы к доске вызвать. Чаще всего никто не готов, кроме отличниц (отличников у нас нет).

В воздухе повисла угроза. Подавляющая часть класса – неготовая – замерла в ожидании.

– На прошлом уроке мы изучали… – начал Петрович и задумался. – Что мы изучали на прошлом уроке?

– Алкины повторяли, – подсказала одна из отличниц.

– Точно, алкины. Что было задано?

– Ничего, – вякнул один из вечно неготовых, типа меня.

– Ну конечно, так я вам и поверил!

Не прокатило. Мало когда прокатывает.

– О строении алкинов будет отвечать у доски… – Химик снова углубился в журнал.

Опять эта тягомотная, нервозная пауза. Как будто через минуту должна начаться ядерная война и все об этом знают. Слышу, как мясистый кончик пальца шуршит вниз по странице со списком. Все ниже, ниже…

– Шапарев. Андрей.

Млять… Вот так и знал ведь…

Жопа не хочет отрываться от стула. А еще она вспотела от волнения.

– Гм… – откашливаюсь. – А может… может, кого-нибудь другого вызовете? У меня уже две оценки есть.

– И что? – Круглые глаза вопросительно уставились на меня. Нет, все-таки очки ему бы пошли. Грозно смотрелся бы, поднимая голову от журнала и глядя поверх них. – Ты готов, Шапарев?

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.