Алекс Лоренц - Соня. Первый роман трилогии «Хоррор русского захолустья»

– Сесть всегда успеет, – мрачноватенько хохмит другой.

Рюкзак соскальзывает с моего плеча. Я отодвигаю стул за первым столом ряда. Собираюсь сесть.

– Не сюда. Вон туда садись.

Прохожу, куда сказали, – за второй стол. Они около меня обсаживаются полукругом, три мордоворота. До каждого расстояние вытянутой руки. Один сидит, как в фильмах, – спинка стула спереди, а он на нее локти пристроил. Паяльника дымящегося рядом не хватает. Глядят пристально, прямо в глаза заглядывают. Как будто признания ждут. Знал бы, в чем надо признаваться, – глядишь и признался бы – до того страшные дядьки с виду. Особенно когда никого вокруг нету больше.

– Ну, и что ты нам скажешь? – спрашивает ихний типа главный. Короткие волосы ходят ходуном на здоровенной голове.

– Смотря что спросите, – говорю. Дельного из себя строю, а голосочек-то дрожит.

– Как докатился до жизни такой? – бросает другой, с бычьей шеей.

– До какой? – переспрашиваю.

– Где твоя подружка?

– Какая подружка? – И тут же понимаю: глупость сморозил. Лишние подозрения только вызвал.

– Коноплина.

– Соня, что ли?

– Да. София Коноплина.

– Откуда ж я знаю. Самому интересно. С утра в школе нету.

– Самому интересно, говоришь? – подключается третий. Молодой, с дурацкой улыбочкой. С серыми разрушающимися зубами. – Ты ее когда в последний раз видел?

Задумываюсь. Ступор дурацкий напал. Молчу. Облизываю пересохшие губы.

– Что, не помнишь? – белобрысо ухмыляется Бычья Шея.

– Помню. Вчера вечером.

– Ага! – восклицает Большая Голова. Как будто я ему зацепку дал. И тычет в меня сосискообразным пальцем. – И где вы были?

– В кино.

– Что за фильм? – уточняет Серая Улыбка.

Я призадумался и ужаснулся: ни хрена не помню, что за фильм, хоть убей!

– Не помню, – честно ответил я.

– Да ла-а-а-а-а-а-адно тебе! – напирает Серая Улыбка. – Только вчера в кино ходили, а как фильм называется, не помнишь?

– Серьезно, – говорю. – Глупый фильм какой-то, комедия. Я не запоминал.

– Российская комедия? – Зачем спрашивать такое, не пойму толком.

– Нет, американская.

– А потом она куда пошла? – спрашивает Большая Голова.

– Кто – она? – туплю.

– Комедия! – выкрикивает Бычья Шея и ржет так, что аж щеки трясутся. На носу ажно сосуды проступили фиолетовые. Поржал, поржал, потом разом помрачнел: – Соня твоя – вот кто.

– Я ее домой проводил.

– До квартиры?

– Не, до подъезда.

– И что, видел, как она в подъезд зашла?

– Ну… да.

– А вот и неувязочка! – подлавливает меня Большая Голова. – Не заходила она в подъезд, потому как домой вчера не вернулась!

Типа: попался, щенок.

– Заходила, – говорю. – Честно. Проводил до нижней двери.

– Вы ссорились? – спрашивает Серая Улыбка, прищурившись хитренько.

Я собираю волю в кулак и вру:

– Нет. – И головой мотаю для убедительности.

– Точно не ссорились?

– Точно-точно, – опять вру.

И дальше пошло все по кругу: одни и те же вопросы в разных вариациях. И так еще минут тридцать пять. Я под конец стал как сомнамбула: на автомате что-то отвечаю, сам ни хрена не соображаю. Слышал физручку за дверью. Вроде близко, а как будто из потустороннего мира. Или из-под воды. Она прогоняла от двери возмущенных училок.

Хорошо, что долбаный звонок с урока все-таки прозвенел. Я уж думал, не дождусь его живым.

Звонок продребезжал – в коридоре пошла движуха. К учительской стали потоками стекаться педагоги. Возмущаются, трындят. Физручка еле сдерживает натиск. Полицейские замялись. Понимают: закругляться пора. А я весь такой уже ватный, мне рил хреново.

– Ну что, отпускаем фраера? – спрашивает у своих Большая Голова.

Сам ты, падла, фраер.

– Да, пора уже, – отвечает Бычья Шея.

Серая Улыбка тупо кивает.

– Иди, – говорит мне Большая Голова. – Мы с тобой еще потом побеседуем.

Я встаю со стула и понимаю: идти почти не могу. Все нервы вытрепали, козлы.

Вываливаюсь, значит, из учительской, продираюсь сквозь толпу озверелых училок. Они мне взглядами своими мозг прям выедают.

Хочу курить. Дико. Две подряд. Или три.

10

Выхожу через центральный вход вместе с потоком галдящей мелкой школоты. Их ведут на стадион, на физру. Обхожу здание, захожу за спортзал. Тут нелегальная курилка. Вся школа здесь смолит. Уютная площадочка, стены с трех сторон. Можно сныкаться и дымить спокойно… Нет, не всегда спокойно, канешн. У директрисы и ее администрации иногда доходят руки и досюда. Бывает, куча народу в этот закуток набьется и стоит, дымит. И вдруг откуда ни возьмись директор со своими рабочими муравьями. И не углядишь ведь, как приближаются: угол обзор закрывает. И начинается: называйте свои фамилии, завтра родителей в школу, да мы вас исключим, бла-бла-бла. И примерно раз в месяц по одному и тому же сценарию. Ниче не меняется.

Прихожу я, значит, в курилку, а там стоят эти .

Вернее, кто стоит, а кто и сидит на кортах.

Сопсно, какая история. Есть у нас в школе Макс Ломоглазов по кличке Тормоз. Качок. Тот еще скот. Мне никогда не нравился. С первого класса. Задирал меня даже пару раз. А последние два года меня вообще ненавидит. Потому что я с Соней, а он нет.

Я пару раз видел, как она с ним в коридоре переговаривалась. Тормоз ее даже разок за руку ухватил, падла такая. Она видела, как я приближаюсь, тут же ему ручкой махала и уходила. И это ведь я только два раза замечал. А на самом деле таких разов могло быть и больше. И они так друг на друга смотрели, будто… не знаю… будто между ними что-то есть. И Соня потом как-то холодно со мной общалась некоторое время. Типа: отвали, не мешай. И этот хрен на меня волком все время глядел. Вот я и думал: что-то тут нечисто. Клинья к ней подбивает? Или уже подбил? Если да, то что она в нем могла найти? Он же быдлоид и жеребец. Да, канешн, поспортивнее меня будет. Накачанный, все дела. Ну и что? Что вообще девушки находят в таких вот? Клюют на красивую обертку, блин. И то, насчет красивости – еще спорно.

Останавливаюсь я, значит, в курилке, а там эти три быдлана. С Ломоглазовым-Тормозом его дружбаны, такие же ушлепки. Один – Витос по кличке Утюг (потому что у него фейс сильно смахивает на этот самый предмет), второй – Димасик Светлаков по кличке Света. Правда, в лицо его так обычно не называют: можно огрести по самое не балуйся. Они, все трое, в одну качалку ходят. Верняк, хотят выглядеть, как презики, набитые орехами под завязку.

Вижу их – и сразу какой-то дискомфорт. Пришел бы не один – еще ладно. Но тут я один, а их трое. Бить они меня, понятное дело, не будут (наверное), но… че-то жим-жим, ребята.

И вот, я останавливаюсь, как только их вижу. Сразу желание развернуться и по тапкам. Поворачиваюсь к ним спиной, а потом смекаю: если уйду, будет так выглядеть, будто я их боюсь.