Артем Чурюкин - Архив

И в живых, и в электронных телах Антон мало что понимал (только то, что кто-то в этом виноват, и его задача – найти убийцу), поэтому точные и аккуратные движения компьютерщика вызывали благоговейный трепет.

Тот еще несколько раз обежал глазами внутренности ноутбука, уверенно вытащил какой-то шлейф из разъема, выкрутил еще пару винтиков, и ощутил в руке тяжесть жесткого диска. Тогда он вытащил из сумки похожую коробочку накопителя данных и свой служебный ноутбук, еще более массивный, чем Лизин, и с огромным количеством разных разъемов на толстых боковых гранях. Парень, удерживая в одной руке увесистый корпус жесткого диска, рылся в сумке и пробовал на глаз какие-то провода к нему, пока, наконец, не нашел подходящий. Соединил им жесткий диск с ноутбуком, воткнул в соседний разъем флешку, запустил свою рабочую машину и горбато навис над светящимся экраном. Сухие тонкие пальцы с выпирающими костяшками заплясали по клавиатуре, а глаза забегали по строкам технических кодов, одному ему понятным, но их перевод транслировался в окружающее:

– Нужно копию снять, прежде чем запускать исследуемый компьютер – мало ли какие там службы безопасности и сколько наших жучков стоит. Скопируется и обратно – так проще, выковыривать пароли к сайтам не придется…

Ноутбук мерцал огнями на боковой панели: все желтыми и желтыми под бормотание скрюченного компьютерщика. В какой-то момент они моргнули в последний раз и мягко засветили зелеными. Парень торжествующе и резко выдернул кабель (у Антона в голове опять были ассоциации с вялым членом), спрятал флешку, вернул жесткий диск внутрь раскуроченного ноутбука, засунул батареи и, не поставив нижнюю крышку на место, перевернул и запустил его. Его руки возбужденно дрожали, как у наркомана в предвкушении очередной дозы.

Антон не успел придумать новое ругательство или унижение в его адрес – отвлек дверной звонок. Видимо, остальная группа подтянулась. Он поднялся с постели, где все валялась в беспамятстве мать погибшей девушки, подошел к двери, глянул в глазок, чуть было по-хозяйски не спросил: «Чего надо?». За дверью переминались врачи скорой и стажер того патруля, которого угораздило попасть в гущу событий. Потом соседям по комнате и родителям будет хвастаться, что был на дежурстве и повстречал этого самого, живого сотрудника Управления, во плоти.

Антон повернул ручку и открыл дверь. Будто они сами не могли проделать то же самое, какая-то неуместная вежливость. Ах, да, и правда не могли – дверь захлопывается. Впрочем, вежливостью и не пахло. Она закончилась, не успев начаться, когда вошедшим надо бы снять обувь, но они уверенно, в грязных уличных ботинках прошли в коридор. Жилистый высокий врач (ему б по мускулатуре санитаром в психушку, буйных успокаивать), ухватывая синюю пластиковую сумку поудобней, спросил:

– Где женщина?

– Туда, – махнул рукой Антон. Задолбался махать руками: то ментам на бомжей, умнику-очкарику, то теперь этому доктору. Судьба у Антона, видимо, такая. Надо было в регулировщики подаваться. Махал бы сейчас палками где-нибудь в аэропорту, да жаль, что их почти все поперезакрывали.

– Я это, пойду обратно. – Стажер робко потоптался, будто ждал, что его окликнут и остановят, и выпал из поля зрения, убежав к лифтам.

Антон с медиками вошел в комнату и взглянул на спящую женщину. Врач поставил сумку на пол, достал фонарик, начал светить в зрачки, трогать запястье, глядеть в часы – все, как на курсах учили. Его спутница открыла чемодан и уже вытаскивала оттуда какие-то колбочки, наполняла многоразовый шприц прозрачной жидкостью, внимательно следя за процессом. Техник колдовал пляшущими по клавиатуре пальцами, неотрывно пялясь в экран, где мелькали окна операционной системы и диагностических программ «Каскадного Анализа».

Все были при деле, и Антон на миг почувствовал себя не в своей тарелке, завис в отчужденных мыслях, пытаясь восстановить последовательность событий этой ночи в этой квартире, но всплыл фразой:

– Что там с вирусами-то?

– Да тут половина наших же, остальные – фигня. – Техник не оторвался от процесса, чтобы ответить Антону.

– Надо бы убрать ее отсюда, наверное? – Женщина-врач аккуратно и уверенно держала в руках готовый к инъекции шприц.

– Да, давайте ее перенесем. – Антон у себя в голове уже рисовал воняющим спиртом маркером на доске списки подозреваемых, расчерчивал временную линию, подписывал и расклеивал стикеры, обводил в кружок и подчеркивал отдельные слова: что стоит проверить и на что обратить внимание. Его глаза остекленели и не фокусировались на лицах и деталях, он просто подошел к кровати и крепко сжал холодные руки женщины.

– Раз-два, взяли! – Откуда-то издалека послышался голос врача. Антон напрягся, схватил покрепче, и они подняли Веронику Петровну с кровати. Выволокли ее из комнаты, а потом врач вдруг решил спросить: – Куда ее?

Антон многозначительно посмотрел на него. Видимо, не санитаром в известном заведении ему стоило бы быть.

Они прошли коридор к закрытой двери в другую комнату. Антон пнул дверь ногой, и она, надрывно скрипя, отворилась. В этой древней квартире скрипело все, что только можно – хоть не кости у ее оставшегося жильца.

Спальня матери будто из прошлого века, сразу подметил Антон: два одинаковых ковра на полу и стене, пластиковые горшки с растениями на облупленном крашеном подоконнике, длинная советская стенка, хрустальный сервиз в пыли на ее полке за стеклянными дверцами, разномастные ряды пошарпанных корешков на других: от русской классики до зарубежных детективов, разбавленных парочкой книг Лема и Азимова, купленных явно «за компанию» в свое время за рубль-шестьдесят. Массивный рабочий стол со стеклом на столешнице. Под ним – какие-то записки, пометки, фотографии. Над – стопки листов и тетрадей по краям рабочего пространства, уж хрен его знает, с каким содержимым и на кой они вообще работнице завода.

И, вот уж чего прошлая партия не одобрила бы, а сегодняшняя – наоборот: иконы повсюду. На столе, на стенах, на полках за пыльными мутными стеклами.

Везде.

Они уронили женщину на кровать, укрытую цветастым покрывалом в тон ее платью, и, когда медсестра сделала укол в вену, наигранно на цыпочках вышли, прикрывая и про себя матеря заунывно скрипящую дверь.

В спальне дочери раздавался сдавленный гогот, а входная дверь – нараспашку. Двери, двери, двери, везде чертовы двери: они отделяют твою обитель от сурового внешнего мира, родителей от детей, старых супругов друг от друга, входы и выходы в метро, лифты и подъезды, кабинеты врачей и палаты, тюремные карцеры наконец. Двери. И все они, как правило – закрыты: сами ли закрываются или кем-то. И все в этой необъятной, богом забытой стране такого размера, что, если ты не видишь в радиусе пары шагов очередную закрытую дверь – что-то определенно не в порядке.