Ксения Гожа - Трое в больнице, не считая убийцы

– Спасибо. Макароны будешь?

– Нет. Зайду к соседям. – Виктору неприятен был вид этой квартиры, этого парня, сидящего перед ним на грязном паркете с ободранным лаком, эта глупая собака с золотыми блестками на боку. И зачем он вообще приехал?

Сидя у окна и бесцельно направив взгляд на собственное отражение с нахмуренными темными бровями на бледном строгом лице, Виктор вздрогнул, выведенный из мрачных размышлений срывающимся визгом старого дверного звонка.

– Господи боже мой, замени наконец эту чертову штуковину! – крикнул он младшему брату, в гостиной расставлявшему на столе, который они вдвоем приволокли туда из кухни, поцарапав паркет, скудные заветренные салаты, заправленные майонезом, которые они купили в магазинчике напротив сегодня утром. Вова сделал вид, что не расслышал его слов, и зачем-то в сотый раз поправил дешевые салфетки, вываливавшиеся из упаковки.

Снегирёв открыл дверь и с напускной улыбкой пропустил в квартиру соседей: улыбающуюся золотыми зубами, на которых остался небольшой след малиновой помады, Людмилу Владимировну и ее мужа, имя которого он никак не мог вспомнить, настолько это человек был тихий, незначительный и как будто даже несуществующий, с глубокими горизонтальными морщинами на лбу, осматривающий его сейчас мутными светло-голубыми глазами.

– С праздником вас, Витенька! – добродушно воскликнула женщина и, обернувшись на мужа, сверкнула глазами. – Юра!

– С праздником. – Он вытянул руки и передал Виктору торт, присыпанный разноцветными шариками конфетти. – Это Людочка испекла.

Странные, в какой-то мере, отношения связывали этих людей. Властная, горделивая жена и такой податливый, трусливый муж. Людмила Владимировна была из тех женщин, которые вроде бы совершенно ничем не примечательны, посредственны и абсолютно нормальны, наверное, в плохом смысле этого слова, но все-таки ей удавалось словно наручниками приковать к себе любого мужчину, и главной жертвой стал ее безымянный муж. Она держала все в образцовом порядке, в особенности их маленькую квартирку – такие жены больше любят свой дом, чем своего мужа. Она была по-своему умна и по-своему примечательна, и счастлива была эта женщина не тем, что выбрала себе самого лучшего мужа, а тем, наоборот, что смогла сама вылепить и сделать из него то, что именно ей хотелось. А тихий Юра был, по сути своей, идеальным мужем – для него Людочка, как он всегда ее называл, была бесподобной, исключительной женщиной, которую он не столько любил, сколько, вероятно, боялся и уважал. И удивляешься, как порою сходятся люди совершенно противоположные, а живут в разы счастливее, чем люди, больше друг на друга похожие. Их, видимо, просто не раздражает в супруге то, что есть в них самих.

– Я рада, что ты позвал вчера нас к вам на Новый год, Витя. Я знаю, что вам без родителей не праздник, но в компании стариков тоже не так уж и плохо, – она обняла Виктора, который чуть не уронил торт, и прошла в гостиную.

На календаре тридцать первое число, на часах десять вечера, а настроения нет. Виктор уже который раз убедился, что зря приехал сюда. Ему здесь плохо, семья уже не та, что была при родителях. Конечно, ведь братья выросли, у каждого своя жизнь, и виделись они последний раз даже не год назад.

– Осталось два часа, Витя, ну помоги! – крикнул ему Вова из гостиной.

Виктор нехотя прошел в комнату к гостям и поставил торт в центр стола, среди салатов и нарезанной колбасы с сыром. В первый раз за несколько дней в доме он почувствовал запах нормальной еды. Впервые он увидел, что нет сосисок.

Вместе с ними пропало и настроение.

– Выключи газ, там картошка!

Вова не стал ждать и сам побежал на кухню, как будто, если он не выключит его сейчас, картошка пропадет, и Новый год будет испорчен.

«Куда еще хуже», – подумал Виктор и сел за стол.

– Что ты делаешь?! – вскрикнул суетящийся и этим раздражающий брата Вова и бросил ржавую кастрюлю на стол, хватая Виктора за руку.

– Хочу выпить, – прошептал тот.

– Ты что! Еще нельзя, Витя, нельзя!

Вова выхватил у него из рук бутылку виски и спрятал под стол.

– В полночь.

«Чертов Новый год», – подумал Снегирёв и улыбнулся Людмиле Владимировне, наблюдавшей за ним с другого конца стола.

Наступила тишина. Ее прерывало лишь звяканье посуды и приборов, которые Владимир расставлял на столе. Для него это всегда был особенный праздник. День, когда вся семья собирается вместе. Когда у всех хорошее настроение и улыбки на лицах. Когда все мечты сбываются. Его мечта сбылась, он снова с братом и надеется, что он никогда больше не уедет.

Тем временем Виктор мечтал уехать, причем завтра же. На первом же автобусе, такси, самолете. Да на чем угодно, что отправляется из этого холодного города.

– А давайте музыку включим! – заверещала Людмила Владимировна и встала из-за стола. Она подошла к радиоприемнику и нажала выключатель. Радио затарахтело и послышались слабые звуки. Она сделала громче. «Черный бумер» Серёги был хитом в этом году, но она не понимала этих современных песен. Ей бы Аллу Пугачёву. «Бумер» уехал, за ним пела Максим свою душераздирающую «Знаешь ли ты». Лирику старушка терпеть не могла, из-за чего ее настроение портилось.

Людмила Владимировна снова потянулась к радио и твердой рукой выключила приемник.

– Эти песни меня с ума сводят, – угрюмо пожаловалась женщина. – Почему телевизор у вас не работает?

– А он сигнал больше не ловит, – ответил ей Вова, в этот же момент отправив в рот большой кривой кусок «Российского» сыра, с которого на кухне до этого предусмотрительно срезал появившуюся плесень.

– Давайте тогда поговорим о чем-нибудь! Вспомним прошлое, о будущем помечтаем, пока ждем полуночи. – Людмила Владимировна, казалось, совершенно не умела и не хотела угомониться и успокоиться. – Витенька, чего же ты не рассказывал нам, как у тебя дела в Ярославле идут? Самое время.

Виктор насторожился и напрягся. Вова рядом с ним взял еще один кусок старого сливочного сыра, и от одного воспоминания о его сладковатом вкусе Снегирёва почему-то затошнило. Заживающие ладони ныли, и он чувствовал, как на них стягивается кожа, перерастающая в рубцы и шрамы. Людмила Владимировна кашлянула, чтобы вывести Виктора из мрачной задумчивости.

– Да особенно и нечего рассказывать. Странный это был год. И тяжелый.

– Расскажи про работу свою, – попросил брат, чавкая и пережевывая еду. Виктор чувствовал, что начинал понемногу раздражаться и выходить из себя.

– Дослужился до следователя. В этом году было у нас одно дело, такое, что и вспоминать страшно. Из него потом вытекло еще несколько сопутствующих. По жестоким статьям. Но наказывать некого, дело хоть и раскрылось, но все подозреваемые уже были на тот момент мертвы.