Ксения Гожа - Трое в больнице, не считая убийцы

– Вова, успокойся, – сказал Виктор, подойдя к скамье.

– Ее можно спасти. Она должна жить, Витя!

– Она не дышит. Слишком поздно, Вова.

Старик сидел неподвижно, будто сам умер вместе со своей женой. Непонятно было, то ли он рад, что освободился от оков рабства, то ли расстроен, что это произошло. «Очень загадочный человек, этот Юра», – пронеслось у Виктора в голове, а потом ему почему-то вспомнился священник Иван из Ярославля. Они бы подошли друг другу.

Машина скорой помощи приехала почти сразу, что удивительно, ведь Новый год уже через каких-то пятнадцать минут. Старушку погрузили внутрь, и ее муж, кряхтя, взгромоздился рядом с ней. Новый год встречать они будут вдвоем.

«Семейный праздник», – усмехнулся старший Снегирёв.

– Пошли домой, Вова, – Снегирёв мягко опустил брату руку на плечо, и почувствовал, как тот дрожит то ли от холода, то ли от настоящего ужаса. – Не на что здесь больше смотреть.

– Чик-пах и готово…

– Что?

Вова посмотрел на старшего брата испуганным, растерянным взглядом, приоткрыв рот, и в этот момент могло показаться, что он совершенно лишился рассудка.

– Вот тебе и жизнь. Непредсказуемая. Может, и я скоро умру, Вить? А? Я ведь тоже умру. И ты умрешь. Мы все умрем!

Вова, заходя в квартиру, откуда на него сразу же пахнуло теплотой и ароматом разнообразной еды, все еще паниковал и никак не мог успокоиться. Виктора это раздражало. Неужели он настолько слаб характером, что не может принять вещи, от него не зависящие? Да, люди умирают, люди рождаются, это вечный круговорот, не значащий в этом мире совершенно ничего. Есть ли вообще, в таком случае, смысл о чем-то заботиться, за что-то переживать, чего-то бояться, кого-то любить, если все эти вещи, включая тебя самого, канут в небытие?

Владимир тяжело опустился на диван, направив взгляд в пустоту. У него на ресницах таяли мелкие снежинки, и казалось, что он на самом деле плачет. Щеки раскраснелись и теперь отчего-то чесались и зудели. Виктор прошел на кухню и незаметно поставил бутылку виски на грязную тумбочку, где валялась содранная с колбасы дурно пахнущая кожура.

Снегирёв облокотился на подоконник и, открыв окно, закурил. Сквозь пелену ночи пробивался еле заметный оранжевый огонек только что зажженной сигареты, плюющейся пеплом и маленькими искорками. Голодные раскрытые пасти окон прорезали своим приглушенно-желтым светом расстилающийся в воздухе дым.

– Знаешь, Витя, хуже смерти только ее ожидание, – как из тумана, донесся до Виктора тихий, сиплый голос младшего брата, все еще остававшегося в гостиной.

– Хуже смерти только жизнь.

Брат не услышал.

– Президента слушать не будем? – спросил Виктор, войдя в гостиную. На столе остались нетронутыми салаты и нарезка. Еда портилась на глазах. Деньги ушли на ветер.

– Я же сказал, что телевизор не работает.

Виктор подошел к громоздкому и неуклюжему советскому ящику и начал рассматривать его. Сделанные во времена союза вещи не ломаются просто так. В чем же дело?

– А!

– Что? Током ударило?

– Нет! Черт подери, Вова, у тебя кабель не вставлен, поэтому и сигнала нет!

– Правда?

– Дурень ты, абсолютный дурень!

– Вот уж новогоднее чудо!

Виктор вставил кабель в телевизор и нажал кнопку пульта. На экране сразу же появилось, хоть и расплывчатое, изображение Владимира Путина. Он уже перешел на второй срок и пробудет президентом как минимум до две тысячи восьмого года.

Оставалось минута, он как раз заканчивал свою поздравительную речь.

– Знаешь, Витя, я считаю, этот человек сделал очень много для нашей страны. Хотел бы я лично пожать ему руку и сказать «спасибо».

– Вова, шампанское! – нетерпеливо и раздраженно произнес Снегирёв.

– Черт! Забыл!

Вова обежал стол вокруг и достал бутылку со светлой искрящейся жидкостью.

– С Новым две тысячи шестым годом! – торжественно сказал президент, и медленно забились куранты.

– Ну, что ты там?

– Открыл.

Вова неаккуратно, разливая по столу, налил полные два бокала.

– С Новым годом, брат. Я рад, что ты со мной.

– И тебя, засранец, с Новым годом, – сказал Виктор с улыбкой на лице.

Оба осушили бокалы до дна.

– Ну, что ж! Как Новый год встретишь – так его и проведешь, да? – улыбаясь, сказал Вова и сияющими глазами посмотрел на старшего брата снизу-вверх. В этот момент он выглядел совершенно как маленький ребенок, ожидающий чуда от каждого момента, от всего, что происходит вокруг.

«Ну уж нет», – холодно подумал Виктор и лучезарно улыбнулся ему в ответ, поправив привычным жестом кудрявые волосы, все еще мокрые от растаявшего на них снега.

– Пойдем, посмотрим на салюты?

– Иди один, Вовка. У меня что-то горло болит.

Выпитая Снегирёвым половина бутылки крепкого виски теперь отдавалась головокружением и странным звоном в ушах. Голова уже раскалывалась, и теперь он понимал, как, должно быть, чувствовала себя Лисичкина со своей мигренью. Брат вышел за дверь, сказав что-то на прощание, но Виктор не разобрал слов. Хотелось спать. Не слушающейся рукой он выбрал в списке контактов мобильного телефона номер Павла Уткина и, прождав пару гудков, сам сбросил трубку. Раз сами не позвонили, значит и он не будет унижаться и поздравлять с праздником людей, которым он не нужен. Через мгновение телефон завибрировал.

– Виктор! – голос Уткина скрипел и скрежетал, так что Снегирёв невольно отодвинул от себя трубку. – Как рад, что ты позвонил! Ты где?

– В Норильске. У нас тут Новый год уже наступил, так что с праздником тебя!

Прилив незабываемой, блаженной нежности охватил Виктора. Уткин, глупый и смешной Паша Уткин, он помнил его, он был рад, он ждал!

– Спасибо, Виктор! У нас только восемь часов еще, я потому и не звонил, ждал. Надеюсь, скоро увидимся, как приедешь, а пока – прости, у нас тут корпоратив на работе начинается.

– А Света? С тобой?

– Нет, но она звонила, спрашивала, где ты. Ей теперь не с кем отмечать этот праздник. Ладно, до связи!

Снегирёв не успел ничего сказать, как раздались гудки отбоя, отдававшиеся у него в ухе глухим звоном. Бедная Лисичкина. Вот тебе и семейный праздник.

Он не помнил, как лег спать, но проснулся на диване, когда за окном уже было относительно светло для Норильска. Первое января две тысячи шестого года. У Виктора дико кружилась голова, его тошнило. В доме до сих пор стояли все эти салаты, и в воздухе витал совершенно отвратный запах испорченной еды. Почему Вова не убрал со стола?

Виктор открыл глаза и тут же закрыл. Снова открыл. Сон все равно пытался взять свое. Как же ему плохо. Его тошнило, и, кажется, прямо сейчас все готово было выйти из него наружу. Нельзя изгадить и без того грязный пол, нужно бежать в туалет. Но, черт, как же он далеко! Виктор боялся, что не успеет. Что на полпути его стошнит прямо в коридоре, и это увидит его младший брат.