Натали Варгас - Cave canem, или Осторожно, злая собака. Книга первая

– Да, сеньора, полотенце мое.

Он подождал, но она не отходила. Смотрела на него в упор с берега. Что ж, придется вылезать. Прикрываться глупо. Баба ж пред ним, не ребенок. Он вобрал всей грудью воздух, распрямил плечи и направился к берегу. Преодолевая сопротивление воды, мышцы его напрягались, и пусть он был немолод, но тело его можно было сравнить с геркулесовым. Баба не отрывала от него глаз. Ее взгляд медленно опускался вниз по мере появления гайдука из воды. Когда же он выдвинулся оттуда почти целиком, лицо ее слегка удлинилось, и она еле слышно охнула.

Подобное пристальное внимание для любого могло бы показаться более чем неуважительным и вызывающим, но не для Кабезы. Дикая кровь его, горячая в любви и необузданная в одиночестве, казалось, заставляла кипеть воду озера. Она была так близко, вовсе не гнушалась его и не отводила взгляд. Замужняя ли? Кабеза вышел из воды, как бог, как сам Геракл к пантеону богов! Она протянула ему полотенце.

– Можете одетьси, барин. Я не буду на вас смотреть…

Она ловко подхватила ведра и направилась к озеру. Кабеза остолбенел в некотором недоумении. И это все? Тем не менее оделся и даже предложил помочь донести ведра.

– Как вас зовут? – неспешно идя по сырой, вязкой дороге, спросил он.

– Марфа, я тута кормилица, в малюткином доме.

– Позвольте мне заверить вас, сеньора Марфа, что в озерцо я от незнания залез!

Женщина засмеялась.

– Не беспокойтесь, барин, – вдруг серьезно произнесла она, – в том озере, говорят, утопленница живет, так шо, акромя нее, вам возмущать там некого.

– Утопленница?

– Много лет тому назад, говорят, женщина камень себе на шею повязала и с понтона в самом центре в воду бросилась. Говорят, мужик ея здеся тоже убит был… Много тута народу гибнет, барин, так шо не купайтесь, не то кикимора какая под воду затянуть можеть.

Кабеза помолчал. Суеверия его смешили, но он спорить не стал. Марфа же продолжала.

– Озеро это в имение князя не входит, хотя раньше здесь нашенские бани стояли… А вы знаете, что это вовсе не озеро, а запрудь?

– В самом деле?

– Да, барин. Лет сто назад здесь мельницу построили и соорудили запрудь, но получилось озерцо, довольно длинное… так шо и понтон установили для удобству проезда. Однакоть место дурным прослыло, бани разобрали, понтон больше не ходить, так шо в обход до города добираемся.

– Почему место дурным слывет?

– Ах, о капище языческом говорят… Озеро якобы затопило его, а потому люди часто погибают…

– Тонут?

– Не только тонут. Волки здеся нападают… – тут Марфа махнула рукой. – Одно слово, нечистое место!

Кабеза расспрашивать не стал… его привлекала женщина.

– Марфа, вы всегда за водой сюда ходите?

– Каждое утро, барин. Вода всем нужна, а с озера, шо у новой бани, вода не ахти какая. Глины много. А колодец у Дома только для питья стоит, барыня запретила к нему касаться.

– Понимаю. Можно мне помочь вам завтра?

– Раз вам так хочется, барин.

– Да, не называйте меня барином…

– Как же величать вас, барин?

– Кабеза!

Вечером того же дня господин Тавельн, уставший после докладов на приеме у графини Алены, наконец распростерся в постели. Он опускался в нежную дрему, в свои мечты и сновидения.

Ему всегда хотелось видеть себя, хотя бы во сне, на приеме у самого императора в качестве персоны, чрезвычайно почитаемой, влиятельной и незаменимой. Чудодейство сна могло приподнять его в росте и расширить в плечах. А платья! Золотом расшитые, осыпанные алмазами… Там, в приемной самого императора, он держит шляпу по форме и готовится к приему.

– Его величество просит вас к себе, ваше многосиятельство! – открывая перед юношей дверь, смиренно кланяется придворный лакей.

Из залитого светом зала его окатывают звуки восторга и комплиментов: «Это же его великородие, всеблагословенный государь Тавельн!» А дамы шепчут, восхищенно приподнимаясь на носочках: «Дайте нам на него взглянуть!» И все толпятся, и кланяются, и таращатся… А он сжимает шляпу в руках и делает шаг в ослепительное зарево тысяч свечей. Объявляют его титулы и чины. Сердце выскакивает из груди, гордость и чувство самозабвенной любви к самому себе переполняют его. Он входит в зал, и вдруг все затихает, обмирает, сотни глаз изумленно замирают на нем. Нет, в них уже нет восхищения. «О, благодетель!» Тавельн опускает глаза и понимает, что шляпа – единственный предмет его туалета! Более на нем нет и нитки. В онемении он пытается использовать головной убор для прикрытия того, для чего данный предмет не был создан изначально, но весьма кстати имел подходящую форму…

Ужасно смущенный и униженный, господин Тавельн сделал шаг назад и потихоньку попятился к двери. Он сгорбился, съежился, распластал по бледному лицу виноватую улыбку. Но, к несчастью, сон продолжался своим ходом, и к нему навстречу с трона поднялся его величество. Придворные раскланиваются, расступаются. Величаво приближаясь, его величество начинает приобретать знакомые формы и очертания. Какое странное обстоятельство! С образом его величества сливаются форма и лицо маркиза де Конна. К чему бы это? Ему бы проснуться! Ущипнуть себя за щеку!

– Любезный, – между тем произнес его величество, многозначительно подняв бровь, – мне кажется, вам чего-то недостает… – он окинул Тавельна гневным взглядом. – М-м-м?!!

– А?.. – затрясся Тавельн.

– Я вас спрашиваю, а вы отвечайте! – вдруг рявкнул его величество. – Да или нет?!!

Рот господина Тавельна было открылся, но император тут же крепко схватил его за щеку и оттянул так сильно и болезненно, что несчастный «вельможа» вскрикнул и… проснулся. Да не просто проснулся, а вскочил, спрыгнул с кровати, обливаясь потом и слезами. Единственные грезы его были растоптаны каким-то заезжим маркизиком… Как тот вообще оказался в его сне?!!

– Глупость, сын мой, зрелище весьма отвратительное, – вдруг кто-то проскрипел за его спиной. Тавельн мог поклясться, что слышал голос дворецкого Бакхманна. – Что с вами такое приключилось? Ви в своем уме?

Он обернулся и, к своему горю, обнаружил себя стоящим на мостовой прямо на Невском проспекте! Господин дворецкий рассматривал его через золотой монокль, по-цыплячьи оттопырившись и содрогаясь от смеха, что отнюдь не придавало комичности виду самого Тавельна. Он был наг, как новорожденная свинка. Вокруг него сновали повозки, штатские лошаденки и искрометные офицеры на рысаках. Что ему понадобилось в столь оживленном месте при сем неглиже?!

Но тут на всем скаку к нему прорвалась карета с вензелями и гербом императорского дома. Вельможе надо бы скрыться, и – какой стыд! – никто его не замечает, никто не желает помочь. Из промчавшейся кареты выглянуло бледное лицо королевы Марии Антуанетты в обрамлении черных волос с проседью. На него сыплется французская речь и немецкая брань.