Михаил Картышов - Солитариус. Книга первая

– Очень, очень рад!

– Спасибо. Прошу прощения, но как вас зовут?

Он наконец отпустил мою руку и хитро усмехнулся в бороду, которая была подлиннее моей. Светло-голубые глаза его светились умом и безумием – мне почему-то подумалось именно так.

– Наша юная надсмотрщица категорически запретила напоминать вам, как вы звали меня и всех остальных.

– Вы о Златовласке?

– Это для вас, Есенин, она – Златовласка, а для меня – Бестия, – весело сказал старик. – Всё в мире пронизано субъективностью. Мы все живём в разных мирах, понимаете?

– Думаю, да. А Бестия, потому что белокурая?

– И поэтому тоже. Удивительно, не правда ли, что после приступов, как называет это Бестия, мы ничего не помним о себе, а всё остальное помним? Вас это не удивляет, Есенин?

– Да, мне сразу пришла в голову эта мысль. Постойте, а вы что, тоже теряли память?

– Конечно. Мы все здесь время от времени теряем память. На этом и специализируется "Солитариус".

– Значит, я не один такой… Хоть какое-то утешение, – я усмехнулся и посмотрел на своего собеседника. – Подождите-ка… Время от времени? Как это понимать?

– Ах, если бы я знал! Они говорят, что это случалось с нами не раз. Я, например, за полтора года, проведённых здесь, терял память трижды. В последний раз это произошло около двух месяцев назад. А вы, насколько я помню, – он с горечью рассмеялся, – забывались – о, какое подходящее слово! – дважды, не считая вчерашнего. Однако я знаю это только с ваших слов, а вам, понятное дело, сказала об этом Бестия.

– Они что-нибудь говорят о причинах? Вот у вас какой диагноз? Мне Бе… то есть Златовласка, сказала, что я болен последовательным солипсизмом. Я и не думал, что солипсизм – это болезнь.

– Они пытаются понять, почему это происходит с нами. Так они говорят. Солипсизм… – задумчиво покачал он головой. – Вряд ли это диагноз. Возможно, Бестия сказала так, чтобы вы поняли. Или же… Ну, это неважно, и говорить нечего.

– У вас тоже солипсизм?

– Нет. У меня якобы паранойя, – с заметным раздражением сказал старик. – Однако не будем об этом.

– Хорошо… Так как же мне вас называть? Я ведь вас совсем не знаю.

– О, называйте как хотите, я не обижусь! Подумайте, а я покамест тихонько посижу на этом прекрасном стуле.

Я присел на кровать и задумался, но в голову лезли не слишком благозвучные имена вроде Хоттабыча и Мерлина. Хоть старик и сказал, что не обидится, я всё-таки решил найти в памяти имя получше. И нашёл. Точнее, оно само всплыло в сознании.

– Если вы не возражаете, я буду называть вас Сократом.

– Великолепно! Вы точно не притворяетесь?

– Нет, почему вы так… – я замолчал, сообразив, в чём дело. – Значит, раньше я так вас и называл?

– Да. Это просто невероятно! – восторженно воскликнул Сократ.

– Действительно, удивительно. То же самое вышло и со Златовлаской. Это, вероятно, о чём-то говорит?

Он погладил бороду и ответил:

– Сложно сказать. Не стану ничего утверждать, но мне кажется, что это говорит о некой автоматизированной направленности мозга, о несвободе выбора, о предопределённости, если хотите. Даже если ваш мозг просто-напросто где-то в своих глубинах сохранил информацию о наших именах, а вы её выудили оттуда. Я хотел сказать: часть вашего мозга, отвечающая за ассоциативное мышление, выудила её оттуда. Однако это только мои домыслы.

"Старичок-то не так прост, как кажется", – подумал я. А вслух сказал:

– Не зря я назвал вас Сократом.

– О, что вы, молодой человек! Я очень далёк от истинной мудрости. Но вот что я хочу добавить: если мозг сохранил эту информацию, то можно предположить, что он сохранил и другую, более важную, а именно: информацию о нашем прошлом. Если это так, то остаётся только найти способ вызволить её из темницы подсознания.

– Вы тоже не помните своего прошлого? Златовласка сказала мне, что я – поэт, что у меня есть жена, а больше ничего. Но сам я вообще ничего не помню о прошлом.

– Здесь никто не помнит своего прошлого. Всё, что мы о нём знаем, мы знаем от руководства. А оно отказывается много рассказывать нам. Это, видите ли, может негативно сказаться… Порой мне даже кажется… Да что же это в самом деле я вас своими догадками потчую! Вам ведь наверняка хочется узнать, как мы тут живём!

– Мне бы хотелось вспомнить, кто я. Но раз уж это невозможно, – я нахмурился, – то делать нечего.

– Одно другому не мешает, дружище! Вы спрашивайте, а я по мере возможностей буду вам отвечать. Авось что-нибудь и всплывёт.

– Хорошо. Какой сейчас год?

– Сегодня… Двадцать пятое июня две тысячи восемнадцатого года.

– Где мы находимся?

– Где-то в Сибири. Точного местонахождения никто из нас не знает. Ни Гиппократ, ни Бестия, ни помощники не желают об этом говорить.

– Что за помощники?

– Что-то вроде санитаров. Но руководство против того, чтоб мы их так называли. Поэтому между собой мы зовём их дуболомами, – ехидно улыбнулся Сократ, но тут же как будто чего-то испугался и прошептал: – Ох, зря я вам это сказал. Ох, зря…

– Почему?

Старик зачем-то посмотрел по сторонам, подошёл к окну, что-то высматривая, потом обернулся и громко заговорил:

– Итак, на чём мы остановились? Ах да! Помощников трое. Появляются они у нас редко, однако если вы их увидите, можете быть уверены, что у кого-то приступ.

Я был удивлён его поведением, но решил промолчать. "Чёрт знает, что здесь творится, – мелькнула у меня мысль. – Лучше пока не спешить".

– Понятно. А сколько всего пациентов?

Сократ поднял глаза к потолку и, что-то бормоча, принялся загибать пальцы на левой руке.

– Всего получается четырнадцать. Восемь мужчин и шесть женщин. Женщины живут в коттедже рядом с нами. Я вам покажу.

– Это тоже коттедж? – обвёл я рукой комнату.

– О, я не совсем уверен, что это правильное название, однако все привыкли так говорить.

– Сколько здесь комнат?

– Десять: четыре на первом этаже и шесть на втором. Две сейчас свободны. Плюс гостиная, библиотека и кухня.

– А ванная и туалет, – показал я рукой на них, – есть во всех комнатах?

– Да, – хмыкнул Сократ. – Полагаю, вы пришли в восторг от ванной?

– Не то слово, – улыбнулся я. – Значит, такие ванны у всех?

– Насколько мне известно, да.

– Здорово. Да уж, не похоже на обычную психушку.

Старик снова хмыкнул.

– Бестия не сказала вам, что мы платим за лечение большие деньги?

Я ошарашенно посмотрел на него.

– Большие деньги? Нет, она ничего об этом не сказала. Хотя мне следовало бы догадаться. Конечно, кто же в здравом уме стал бы всё это делать только из добрых побуждений… Значит, все пациенты – богатые люди.

– Очень богатые, друг мой! Однако вы не знаете Гиппократа, – Сократ перешёл на шёпот. – Уверяю вас, он мог бы заниматься этим бесплатно, только ради идеи.