Игорь Родин - Патологоанатом. Анатомия патологии. Мистический детектив

Ещё одна вспышка.

Теперь он разглядел себя сидящим у края борта кузовного военного «Урала», с автоматом между колен, в каске с красным крестом, небритого и встревоженного. Вид будто с ветки дерева на проезжающую мимо колонну. Вьётся первый беспечный снежок, ещё не зная, что скоро он окрасится чёрной грязью и красной кровью. Совсем рядом слышится натужное хриплое карканье. Смутные времена, страшная развязка…

Нет!

Дальше видеть ту самую жизнь, что всполохами коротких «флешбэков» мелькала теперь перед ним отстранённо, от третьего лица, а скорее, от взора разных птиц, попадавшихся ему на жизненной дороге, он не хотел. Он помнил всё отпущенное дальше время в деталях и подробностях, и не хотел повторять виденное ранее. Усилием воли он напрягся и зафиксировался в случайном положении. Положением этим оказалось нечто, парящее высоко в небе. Над его городком. Жарким летним вечером.

С высоты птичьего полёта городок казался чистеньким и аккуратным. Но, если спуститься вниз, иллюзия мигом рассеется. Всё та же пыль, всё та же грязь, всё тот же мусор проступят и проявятся, как и в любом подобном городишке. Только та птица, через глаза которой смотрел он, пока не собиралась пикировать к грязи и мусору, просто планируя на тёплых восходящих потоках. Край крыла то и дело попадал в поле зрения, и он определил его, как голубиное.

А городок, что раскинулся сейчас под крылом, являл собой зрелище умиротворённое и пасторальное. Закуклившийся в своей патриархальности и от этого самодостаточный. Замерший, будто янтарём залитый, чтобы стать сувениром или экспонатом в музее изящных искусств. Окраины, несомненно, были живыми, они разрастались, тянулись к небу крышами новостроек, а вот центр оставался недвижим и неизменяем, как по команде: «замри!» Но ведь так оно и лучше? Для такого городка?

Говорят, голуби олицетворяют собой души, и даже Святой Дух изображается в виде белого голубя. Их гипсовые фигурки ещё иногда можно встретить на могильных обелисках старых погостов. Как сидящих или воспаряющих, безнадёжно стремящихся к жизни, так и лежащих ничком, свесив голову за край, являя собой этой жизни окончание. Но этот голубь не был гипсовым и не щеголял белым оперением, мало походя на хоть сколько достойное воплощение Духа.

Нет, он был простой сизой грязновато-потрёпанной тривиальной птицей с окраин.

Конечно, голубь не знал ни как называется то, что раскинулось под ним мозаикой разноцветных крыш и купами зеленых крон и кустов, ни зачем оно тут и каковы его перспективы. Да это ему и не нужно. Голубь просто созерцал всё, что попадало в поле зрения его тёмно-оранжевых глаз, попутно привычно выискивая, чем бы поживиться. И поэтому, глядя, словно из-под его крыла, гипотетически можно было подглядеть многое, скрытое от обычных человеческих взоров, привыкших оценивать мир с высоты своей головы. А так как голова всё же обладает разумом, то можно было не только представить и увидеть, но и понять, определить и структурировать всю совокупность полученной общей красочной и прекрасной картины.

Он, смотрящий сквозь голубиные глаза, удовлетворённо замер, не двигаясь, не напрягаясь, не думая, стараясь раствориться в созерцательной нирване, просто насладиться тем, что само проносится перед взором. Не тревожить это странное призрачное бытие, не пускать круги и рябь по этой псевдореальности. Просто наблюдать. Тихо и комфортно, без суеты и паники. Наслаждаться тем, что имеется. Не стремясь достигнуть высших сфер и не руша то, что есть. Просто подсматривать через голубиные глаза, иногда с мысленной улыбкой отмечая нечто интересное или знакомое.

Городок, что раскинулся внизу, назывался Китежградом, но его жители предпочитали сокращённо-упрощённое: «Китеж». Был он маленьким, и как сказали бы лет сто назад, уездным. А лет пятьдесят назад, впрочем, и до нынешних дней – районным центром. Лежал он в окружении полей, лесов, рощиц и речек, а юго-восточной частью упираясь в овальную чашу озера Светлояр. Озеро, с противоположной от городка стороны, подковой охватывал дубовый бор, сходясь рукавами почти к окраинным постройкам. А с фасадной части озера к городу от воды, с тонкой песчаной полоской пляжа, вела недлинная берёзовая аллея. Сам Китеж, с населением чуть более пятидесяти тысяч, ничем примечательным не отличался, особо не блистая ни оригинальностью, ни уникальностью, ни неповторимостью. Таких по России – сотни.

Вот исторический центр, представленный дрянными останками деревянного кремля, расположившегося почти на отшибе, оттеснённый туда советской застройкой. Окружённый стандартной продольно-перпендикулярной нарезкой улиц, чудом сохранивших свои доперестроечные названия: «Школьная», «Пролетарская», «1 Мая», «Октябрьская». Ну, и конечно, центральная называлась: «Советская». На ней, как главной, и располагались все остальные невеликие достопримечательности для заплутавших одичалых туристов. Церковь венчала теперь один её торец, блестя золотом крестов и синевой куполов. Другой стороной улица упиралась в торговый центр, оплот капиталистической торговли. А на всём её остальном протяжении, от храма Духа до храма Мамоны, как бусины нанизались по обе стороны гостиница и дворец культуры, заменяющий тут театр, далее – ресторан и городская управа, спорткомплекс и стриптиз-бар. Не говоря о многочисленных сетевых магазинчиках, мастерских по ремонту всего на свете, бутиках с претензией на пафос и забегаловок разной степени приличности. Где-то на её середине и торчал теперь тот самый вождь мирового пролетариата с изгаженной птицами лысиной, высившийся ранее на площади его имени, пока её не подвергли реновации. Теперь вокруг крошащегося постамента разросся рахитичный сквер, утопив былое величие в зелени, разбив асфальт клумбами и газонами, обзаведшись урнами и лавочками, где коротали время, просиживая на них штаны и юбки, сливки общества вперемешку с маргиналами, стараясь не пересекаться, что выглядело довольно забавно с учётом его размеров.

А по южной окраине тянулись корпуса когда-то градообразующего предприятия Китежградского технического завода. На котором в светлые времена застоя и холодной войны производили сверхсекретные «мирные советские тракторы». Плюс, какие-то запчасти для ракет, способных не только «нагнуть» буржуев морально, но и попутно стереть в пыль всё их загнивающее великолепие и даже сами воспоминания о ненавистном вероятном противнике. Только после известных событий по распилу и откату, ваучеризации и экспроприации всего и вся, завод, выражаясь медицинскими терминами, принялся испытывать асфиксию, потом некроз и в итоге предсказуемо загнулся в тихих конвульсиях, быстро миновав терминальную стадию. Далее там пытались что-то открыть местные ушлые предприниматели, бизнесмены и даже некоторые особо продвинутые байкеры, но почти мистическая слава былых времён прогнала их оттуда аурой загадочно-зловещих историй о бродящих в полумраке корпусов неупокоенных горячих нуклидах и боевых отравляющих миазмах. Краем его теперь цепляли лишь пенитенциарное заведение с именем из непонятного бессмысленного набора букв и цифр, нечто вроде: «ИУ №2 УФСИН», трущобы гаражных кооперативов, запомоенные пустыри, плавно переходящие в парковые зоны, компенсирующие своей нерукотворной зеленью предыдущее мусорное убожество, как производное рук человеческих. В этих парковых конгломератах собирались в основном спортсмены, лишь на ночь, передавая вахту пьяницам. Далёкая же равно как от спорта, так и от «ЗОЖ» молодёжь предпочитала центр.