Игорь Денисов - Неоправданная жестокость

– Все-таки подумай о моем предложении.

– Хорошо. – Он кивнул. – Подумаю.

В гостиной он обнял Андрея. В руках тот держал подарки для детей: оранжево-черный футбольный мячик и кукольный набор «Барби и Кен в пригороде».

Светлана привела детей, и Андрей с торжественным лицом вручил им подарки. Дети визжали от восторга. Светлана снова увела их в детскую.

Андрей смущенно улыбнулся Виктору.

Снаружи слышался шум моторов, хлопали дверцы, доносились голоса, смех.

– Начинается, – сказал Андрей. – Готовься принимать поздравления.

Виктор поморщился.

– Да… Теперь мне предстоит провести на ногах два часа, да еще все время улыбаться, как Гуинплен.

– Твой триумф.

– И все два часа этого триумфа я буду думать не о нашей любви, а о том, как бы сбегать в сортир.

Они помолчали.

– Мне немного не по себе, – сказал Виктор.

– Боишься, что фотограф и носатая девка сюда явятся?

– Нет, не думаю. Я все рассказал Сергеичу.

– И как он воспринял?

– С олимпийским спокойствием. По его мнению, мой враг не смеет приблизиться ко мне. Пока не смеет.

Лицо Андрея выражало сомнение.

– А кто это конкретно, он не сказал? Никаких догадок?

– Нет. – Виктор вдруг подумал, что Павел Сергеевич, в общем и не говорил об этом всерьез. Скорее, отшутился.

И почему он так спокойно все воспринял? И не замешан ли в этом Андрей? Павел Сергеевич уверил зятя, что нет. И, глядя на сочувствующее лицо друга, Виктор внутренне с ним согласился.

Но, в конце концов, он может и обманываться.

Черт! И как раз сейчас у него начались размолвки со Светланой – именно тогда, когда ему нужна ее поддержка.

– Виктор!

Он вздрогнул, осознав, что уже целую минуту думает о своем, отрешившись от реальности. Взглянув на озабоченное лицо Андрея, Виктор сказал:

– Я чувствую, что они где-то рядом. Следят за мной. Откуда «фотограф» знал, что мы со Светой будем на пляже? Носастая девка тоже знала, где наш дом, и во сколько нас ждать у ворот.

– А бывший трахаль Светланы знал, что вы гуляете в парке, – добавил Андрей. Увидев, как вытянулось лицо друга, положил ладонь ему на плечо. – Извини. Случайно вырвалось.

– Ничего страшного, – отмахнулся Виктор. – Тот факт, что кто-то когда-то трахал мою жену… и, скорее всего, она любила его и громко кричала во время оргазма…

– И выкрикивала его имя, – вставил Андрей.

– …в общем, с этим я смирился. Просто… понимаешь, они знают о нашей семье все. Куда мы ходим, в каких ресторанах едим, где отдыхаем. Но при этом они за нами не следят . Понимаешь?

– Откуда тебе знать? – нахмурился Андрей. Голоса снаружи стали громче. Гости осмотрели сад, перезнакомились, и теперь собирались ввалиться в дом.

Где, черт подери, Светлана или хотя бы теща? Почему никто не вышел их встретить?

– Уже две недели я гляжу в оба глаза. Никто из них не крутится рядом. Когда я еду в магазин, меня не преследует такси, или вертолет в небе. Но каким-то образом они все же следят за нами.

– А ты не думаешь…

Но Андрей не успел договорить. Из детской выбежала Светлана. Глаза ее были широко раскрыты.

– Виктор, – прошептала она, бледнея. – Гости приехали. Почему ты их не встретил?

Девушка с крючковатым носом и мускулистый юноша-фотограф сидели за компьютерным столом в темной комнате. Комната являлась их «штабом» и находилась в задней части двухэтажного здания, в котором располагалось фотоателье, бутик и ювелирный магазин.

Комнату освещал только экран ноутбука и флюоресцентная лампа, вертикально закрепленная над продавленным диваном. Одна трубка в лампе не горела, другая мигала, обещая вот-вот отправиться на покой.

Кроме стола, за которым сидели фотограф и девушка, в комнате имелось еще два. На одном из них, стоявшем в углу, лежали два альбома – один с газетными вырезками, другой с фотографиями, в основном черно-белыми, военного времени.

Снимки касались Смерти во всех ее проявлениях.

Мертвецы с провалившимися носами лежали в гробах, сложив на груди руки. В их застывших лицах проглядывала холодная злоба, словно мертвецы были исполнены желания укусить каждого, кто приблизится к гробу. Казалось, от этих снимков исходит сладковатый трупный запах.

Другие показывали обгоревшие тела жертв пожаров, горы трупов на полях военных действий, имелись также снимки из концлагерей.

Газетные вырезки были посвящены убийствам, изнасилованиям, казням и расстрелам.

Несколько фотографий из альбома в увеличенном виде висели на стенах – в рамках и под стеклом. Изредка юноша-фотограф отрывался от экрана, опираясь локтем на спинку стула, и с плотоядной ухмылкой смотрел на одну из них, в мерцающем полумраке казавшихся еще более зловещими.

Тогда девушка с крючковатым носом старалась вновь привлечь внимание напарника, со злобными проклятиями дергая «фотографа» за волосы.

В очередной раз проделав эту процедуру, девушка прошипела:

– Не трать время попусту. Мы не можем торчать здесь сутками.

– Успокойся, – беспечным тоном отозвался «фотограф», одаряя напарницу ослепительной улыбкой и потирая затылок. – Нам эту конуру на два месяца сдали. Времени еще полно.

Один за другим он открывал файлы с фотографиями Истоминых и их детей, а также каждого из них по отдельности. Взгляд юноши на несколько секунд задержался на фотографии, которую он сделал на пляже.

Светлана Истомина лежит на животе, расстегнув застежки лифчика и приспустив с плеч бретельки; Виктор, оседлав жену, мажет ей спину солнцезащитным кремом.

– Давай дальше, – нахмурилась девица, наконец-то усаживаясь на стул. – Чего тормозишь?

Юноша, усмехнувшись, нажал на клавишу.

Истомины с детьми выходят из особняка.

Истомины с детьми гуляют в парке.

Особняк Истоминых: вид сзади. Видна металлическая дверь черного хода.

– Откуда снимал? – спросила девица, удивленно вскинув брови.

– Из леса, вестимо. Пришлось переплыть озеро. Фотокамеру и шмотки я заранее оставил на берегу. Потом карабкался вверх по склону холма – а он почти отвесный. Я все руки исцарапал, и подошвы стер. Потом ночью шел через лес. Чуть не заблудился. Наконец добрался до опушки. Забрался на дерево, чтобы домик охранника не загораживал обзор. Целый час на дереве торчал. Дождался рассвета и сделал снимки. Видишь вон ту дверь? Через нее с кухни выносят помои и мусор, а из прачечной – грязную воду из стиральной машины. Помои выносят каждое утро часов в семь, мусор – вечером, где-то в промежутке от шести до восьми. Стирают они каждое воскресенье, а иногда и по средам. Тогда дверь вообще нараспашку с восьми утра до двух часов дня.

– Классно, – сказала девица. – Только вот беда, мой милый: охранник круглые сутки торчит в своем домике.