Александр Перемышлин - Метель

Прошло несколько дней, и тихое потрескивание синтетических поленьев в камине стало уже родным звуком для меня. За время, проведенное в запертой комнате, поленья ни разу не менялись. Конечно, они становились тоньше, а их треск все сильнее, но уже пять ночей они верно охраняли мой сон.

– Они когда-нибудь иссякнут? – ткнул я пальцем в сторону огня, и доктор, усмехнувшись, помотал головой.

– Всему приходит конец. Но эти еще поживут.

Мы сидели напротив камина и играли в настольную игру. У нас была доска с ячейками, два кубика с цифрами-точками и шашки. Доктор назвал эту игру «Нардами» и учил меня, что тут к чему. Информация легко усваивалась, но обыграть врача было невозможно. Мне постоянно выпадали совершенно ненужные цифры, в то время как мой соперник был явно на коне.

Приятная темная ночь. Приятная во многом потому, что я, наконец-то, очнулся от своих кошмаров. Доктор сказал, что он выхаживал меня все эти дни, но я то приходил в чувство, то снова впадал в забытье. И решительно ничего не помнил. Лишь один сон о связанной змее, от которого до сих пор было жутко. В остальные часы повторялось одно и то же: боль, беспомощность, механически рокочущая тьма, вспышки, скрежет зубов и когтей, жаждущих добраться до меня. И так до бесконечности. Шепчущие на неизвестных языках голоса, неправильные силуэты. «Ну, и приснится же бред!» – нахмурился я, пытаясь унять вдруг заболевший живот.

– Что, опять? – угрюмо посмотрел на меня Док.

Я лишь отмахнулся от его вопроса:

– Снова не успеваю перетащить эти шашки! Что же тут не так?! Все, следующую партию я играю белыми!

– Ты еще и эту не закончил, – нравоучительно выставил кривой палец врач.

– Дааа, – протянул я, – с такими темпами я никогда не узнаю твое имя.

Доктор молчал, делая умное лицо, но я видел, как изнутри его распирал смех. Мы заключили с ним пари: он скажет свое имя, если сумею одолеть его в этой дурацкой игре. Я решил, что это будет легко, хоть и впервые видел ее, но вот уже в третий раз убеждался в обратном.

– Тут все-таки есть какой-то секрет!

– Конечно, есть! – плеснул врач. – Секреты повсюду! Хитрости, тонкости…

– Угу, – мрачно буркнул я себе под нос и поднялся с пола, чтобы размять онемевшие суставы.

Выпрямить спину – вот, что мне нужно было. Помассировав шею и покрутив головой в разные стороны, я почувствовал прилив новых сил.

Если честно, то было уже невыносимо сидеть в этой комнате. Как только я очнулся и поел, мне захотелось пройтись, подышать. С тех пор прошло уже часов восемь, и силы в буквальном смысле возвращались ко мне. Я будто стал свидетелем, как энергия заполняет организм, отчего ноги мечтали побегать. Мне словно не хватало пары лишних сердцебиений в минуту.

Но вместо этого я неподвижно сидел, согнувшись над этой проклятой доской!

Гнев копьем пронзил мой мозг, но через пару вдохов стало даже неловко от столь неадекватной реакции. Мне следовало быть благодарным и судьбе, и врачу, но меня не покидало чувство бессмысленности всего происходящего. Я подошел к темному окну и посмотрел на свое блеклое отражение. Оттуда на меня глядел уже не совсем мертвец, хотя и человеком с приятной наружностью назвать его язык не поворачивался. Он был слишком напряженным, зажатым, дерганным и сам не понимал, что же его так раздражает в этой уютной теплой обстановке.

Будто в подтверждение моего вопроса, по телу пронеслось приятное ощущение от нежного прикосновения мягкого серого халата. Поддавшись ему, я закрыл глаза и немного успокоился. Вот так, вдох и выдох, вдох и…

– Док, а одежду мне хоть дадут? Или так и щеголять голышом?

– Дадут-дадут, – копошился он с шашками, – только зачем она тебе?

– Что значит «зачем»?! – начал было я.

– Успокойся, дурень, я шучу, – доктор серьезно посмотрел на меня. – Цени свою свободу от одежды. Это редкость.

По моим сдвинутым бровям врач убедился, что я действительно «дурень». Изменив тон, он начал медленно вталкивать в мою пустую голову слова:

– Вот как оденешься, то станешь кем-то. Какой наряд, такая и личность. А ты пока свободен, можешь быть кем угодно.

– Например, дураком без памяти, – отвернулся я снова к окну.

– Дурака в тебе никаким нарядом не прикрыть, – послышался из-за спины тихий ропот врача.

Я бы посмеялся, но легкие все еще болели. Доктор был прав, я был тем, кем был. Скорее никем, чем кем-то. А так хотелось быть хоть кем-нибудь… Я громко выдохнул, раздув щеки, и посмотрел на черное небо. Сквозь полные снега тучи пробивалось бледное сияние. Таинственное, холодное, оно гипнотизировало меня и будто отражало внутреннюю растерянность. Я даже не заметил, как ко мне подошел врач. Все мое внимание было поглощено светилом, медленно выползающим из-за туч. Сначала показался его краюшек, затем половина, а спустя миг месяц полностью вынырнул из своего укрытия. Организм чуть не завыл волком на кусочек Луны.

– Марья, – сорвалось с губ.

– Что? – недоуменно спросил доктор.

Его вопрос живо отрезвил меня, будто выхватив из-под власти ночного владыки. Я повернулся в его сторону, а он долго высматривал что-то в моем лице.

– Ты сказал…. «Мария»?

– Наверно… – я не знал, о чем говорит Док.

– Да еще со странным акцентом…

Я лишь пожал плечами. Да, у меня была какая-то мысль в голове, но голос доктора прогнал ее.

– Это Луна, ты же знаешь?

– Знаю.

– Хорошо, – протянул врач. – А то еще одного Михалыча мне тут не надо.

– Кого?

– Михалыча. Это он научил меня играть в Нарды.

– Так вот, кто виноват в моих сегодняшних муках! – уселся я перед камином…

Михалыч. Оказывается, это было чье-то имя. А я уж думал, что это очередное оскорбление.

– Что за имя такое, «Михалыч»?

– Это не имя. Это отчество. Имя отца, примененное к сыну.

– Зачем?

– Ну, у них так принято, – махнул рукой Док. – Я просто не знаю, как его зовут, а он постоянно называет себя «Михалычем». Да, нам выговорить сложно, но звучит колоритно, не находишь? Михалыч очень гордится таким обращением.

– Какой смысл называть себя именем отца?

– Отца звали Михаил. А Михалыч – это как бы ответ на вопрос «чей сын?». Ми-хай-ло-вич, – проговорил по слогам Док. – «Михалыч» проще…

– Да уж…

– Ага, это самая меньшая странность Михалыча, – по-доброму заулыбался Док.

Я хотел подтрунить над этим «отчеством», но что-то внутри меня подсказывало, что тут не над чем смеяться. Сын своего отца – здесь была сокрыта какая-то философия. Наверное, простая и одновременно глубокая…

– Да уж, – задумчиво повторил я.

Был ли у меня отец? А мать? Где мои корни? И есть ли вообще у меня корни? Быть может, я совсем один? От мысли о корнях снова разболелся живот.

– А кто такой этот Мих… халыч? – довольно легкое слово никак не укладывалось на моем словно окостеневшем языке.