Александр Перемышлин - Метель

– Один чокнутый русский.

– Как я?

– Нет, по-другому чокнутый. Но тоже интересный.

– Расскажи.

– Да что тут рассказывать? Бывают любопытные люди, которые не похожи на остальных. Вот и Михалыч такой.

– Русский – это кто?

– Родом из других краев.

– Несиднеевиц?

– О, даже говоришь, как он!

– Это как?

– Слова искажаешь! Ну, кто такой «Несиднеевиц»?

– Это Михалыч! – торжественно завершил я логическую цепь, рассмешив доктора.

– Вас явно надо познакомить! – сквозь хохот утвердил врач.

Немного успокоившись, он продолжил:

– Сидней – это Австралия. Страна такая когда-то была. Мы – австралийцы, граждане Сиднея.

– «Кучка выживших» мне больше по душе, – перебил я его.

– Кучкой мы были в самом начале истории. Мы давно уже полноценные горожане.

– Что бы это значило?

В ответ доктор просто махнул рукой. Ему было не по плечу объяснить мне такую сложную вещь, как «часть городского сообщества».

– А Михалыч… его родители приехали сюда издалека. Они говорили, что там, где они жили раньше, было не меньше снега зимой. Представляешь? Кто-то добровольно селится в таких условиях! Михалыч родился здесь, уже после катастрофы. Но он все равно считает себя русским. Видимо, тешит самолюбие. В общем, хочет быть русским – никто не запрещает, тем более что ныне это не значит ничего, кроме старческой сентиментальности… лишь бы работал наравне со всеми.

– Раз знает свои корни, то нет ничего плохого в том, чтобы хотеть оставить их в своей памяти.

Доктор прервался и серьезно посмотрел на меня. Он явно не ожидал услышать нечто подобное от пустоголового найденыша. Да я и сам не сразу понял, что сказал, но мне тут же стал ясен смысл того, почему Михалыч называл себя в честь отца. Не выдержав гнетущей тишины, я попытался вернуть разговор в прежнее русло:

– А это далеко отсюда? Русские земли.

– Очень! – одной интонации доктора было достаточно, чтобы представить себе масштаб пути до мифической страны, откуда прибыли родители Михалыча. Этот мир был, видимо, значительно больше, чем казалось из окна моей комнаты.

– А почему ты вообще о нем вспомнил?

Врач слегка растерялся от моего вопроса, но все-таки неуверенно ответил:

– Да твоя «Мария» напомнила… Рассказывал мне Михалыч старинные предания, там часто Мария фигурирует.

– Например?

– Ну… это тебе надо у него спрашивать. Там все очень сложно. Сплошные символы и знаки.

– Знаки… Следуя им, обладатель пояса правильно проложит свой путь… – прошептал я.

– Ээээ… ты о чем? – нахмурился Док.

– Да.. так… что-то в голову пришла фраза… Может, из сна какого-нибудь…

Врач дернул бровями, мол, «бывает…», но решил продолжить нечаянно оброненную мной фразу:

– Ты прав. Знаки действительно указывают путь.

– Если они путеводные, – произнес я просто для поддержания диалога.

– Любой знак путеводный, – поправил меня Док, что вызвало мое недоверие.

– Ну, прям! Например?

– Без примеров. Просто обдумай это.

– Хитрец. Хоть бы подсказку дал…

Доктор потеребил свою жиденькую бородку и поддался:

– Ну, хорошо. Не зря ж мы тут Михалыча вспомнили. Сейчас расскажу тебе что-нибудь из его «сказок», но не жди прямого ответа. Ведь так неинтересно!

– Как скажешь, Док. – закатил я глаза. – Мне уже все равно. Торчу тут взаперти…

– Для твоей же пользы.

– Да-да… рассказывай свои байки.

– Так, погоди… С чего бы начать… – задумался доктор.

– Значит, был такой северный Вотан… Таких, как он, раньше называли «шаманами». Это те, кто нам дал медицину. Мои профессиональные предшественники, можно сказать. Но функции шаманов выходили далеко за пределы одной только медицины. И дело тут не столько в специальных навыках, сколько в самом мировоззрении, где нет отдельных направлений, все свито воедино, в одну всеобщую концепцию… Например, шаман мог договориться с болезнью. Представляешь, договориться! Эти древние люди как-то совсем иначе мыслили и многим вещам, которых не увидишь и не потрогаешь, придавали вполне осязаемую форму. Весьма замысловатую, надо сказать, даже дикую и совсем не изящную. Но зато с этой формой уже можно было договариваться или еще что-нибудь вытворять. Все это силой своего ума. Если познакомишься с Михалычем, попроси показать тебе его коллекцию картинок с узорами и символами. Простые закорючки, но в них укладывался целый пласт представлений! И люди пользовались ими в жизни как инструментами и средствами. И не только ими, но и фигурами, идолами…

– Болванами, – перебил я его, – пустышками для заточения духов.

Доктор мгновенно умолк. Молчал и я. Рассказ врача пробудил во мне какую-то логическую цепь, приведшую к умозаключению или воспоминанию. И кажется, я получил свою пару лишних сердцебиений в минуту. Стало жутко оттого, что где-то внутри меня хранится информация, из-за которой я могу прослыть еще одним «Чокнутым Михалычем». Понимая, что надо дать Доку какой-то ответ, я сразу выкинул белый флаг:

– Я не знаю, что я сейчас сказал. Можешь не пытать меня вопросами.

Доктор что-то помыслил, выразив это многозначительным «Хм…», потом еще одним «Хм», но решил продолжить свой рассказ:

– Да, именно так это слово по-русски и звучит, – он еще раз оценочно посмотрел на меня. – И в твоих словах есть смысл. Вместилище – вполне подходит. Само по себе бессмысленно, если не наполнить его духом.

Доктор замолчал, а я не мог сообразить, к чему он вообще начал свой рассказ о шаманах и болванах, поэтому нервным жестом намекнул ему, что надо бы продолжить сию историю.

– Как лечили шаманы, знаешь? – спросил он.

– Предполагаю.

– А как обходились, когда под рукой не было нужной травы?

– Искали замену?

– Ну… почти. Просто меняли свойства той, что была.

– Это как?

– А вот так! Обращались к духу растений. Как говорит Михалыч, к «Роду» растений.

– В смысле?

– Ну… как тебе объяснить? Любое растение ценно самой своей принадлежностью к роду растений. Ты же можешь отличить растение от, скажем, кресла, так?

– Конечно.

– Вот то-то и важно. Кресло тебя не вылечит, а растение вылечит…

– Но не всякое ж растение!

– Будь ты шаманом, не сказал бы такого. А просто бы обратился к Роду растений и применил бы его по назначению…

– Я… ничего не понимаю.

– А я и не обещал тебе прямых ответов, помнишь?

Еще один громкий выдох надул мои щеки. Доктор юлил, как мог, лишь бы запутать меня.

– Так причем тут наша тема?

– Ах, да… Наша тема. Висел, значит, Вотан однажды на дереве девять дней и ночей и в результате открыл первые руны – это специальные символы, которые вырезали на камнях. Одновременно, и слова, и буквы, и заклинания, и инструменты… Этот же Вотан подарил миру дар поэзии.