Игорь Галеев - Душегуб. Психоэма

Наисквернейшем душевном состоянии.

Сегодня он поругался с женой, что случалось крайне редко и обычно перед праздниками, когда Иван Павлович наотрез отказывался идти в гости.

Лидия Викторовна – заведующая детским садом, любила заводить «солидные» знакомства, то есть имела убеждения резко противоположные убеждениям мужа.

В этот раз они должны были пойти к Зайцевым, но Иван Павлович, как и в день седьмого ноября, решительно взбунтовался; он терпеть не мог Зайцевых – директора рыбозавода Анатолия Петровича и его жену – домработницу Анну Сергеевну. Он говорил: «Директора приходят и уходят, как кета, а море остается, как совесть. Зайцев икру отмечет и гнить начнет» (в чем, кстати, оказался прав).

Долгие уговоры заканчивались классически – жена со слезами на глазах и обидой в душе сетовала на свою незадачливую судьбу, обзывала Трудовоенчерпия «придурковатым мичманюгой», и он, багровый от незаслуженного оскорбления, тяжело дыша и проклиная день женитьбы, облачался в свой праздничный костюм, обильно опрыскивался одеколоном и отправлялся ко мне на ночлег или в школьный подвал, в мастерскую, где уединялся до утра, ожесточенно орудуя плотницкими инструментами и собирая костюмом свежие стружки. Ссора с женой зажигала в нем желание поговорить, что он и делал, даже когда оставался в полном одиночестве.

Чего еще не любил Иван Павлович – так это обязательных дежурств на школьных вечерах, и старался под любым предлогом отказаться от них.

Но в этот вечер он, по просьбе Векового, долго стоял в зале, созерцал танцующих и следил за порядком, а теперь вышел покурить и отдышаться.

– Сергей Юрьевич, – бросился Рясов к Вековому, – я больше там не могу торчать. Скучно! Да и что может случиться с этими плясунами, ноги они, что ли, потеряют… Что с вами, Сергей Юрьевич? С чего ради у вас на подбородке кровь?!

Глаза у Векового отрешенно сверкали, и, действительно, на подбородке запеклась полоска крови.

– Э, да это я губу прикусил. Пустяки!

Вековой торопливо обтер подбородок ладонью, оглянулся по сторонам и спросил Рясова:

– У вас найдется выпить?

– Найдется! – мгновенно воскликнул Иван Павлович и осекся: по коридору шли старшеклассники.

– Есть, конечно есть, – зашептал он. – Идёмте. В такой день и чтобы не было! С чего ради!

И он повёл Векового в мастерскую.

Из ящика для инструментов человек-универсал извлек бутылку коньяка и торжественно водрузил на верстак.

– Вот чем располагаем! Специально для праздника припас, еще не прикасался.

– У вас одна? – спросил Вековой.

– Что – одна?

– Ну, бутылка?

– А-а! С чего ради одна? – возмутился Рясов. – Есть и другая, но не темненькая, а беленькая, на крайний случай. Я хотел с коньяком двинуть к Аркадию Александровичу, да ладно уж, он болеет, а мы с вами, Сергей Юрьевич, отметим. Вы что, еще ни-ни? С чего ради? Новый год! Хоть я и не люблю этих танцев и не понимаю их разумности, но пусть люди веселятся. Вы не поверите, я никогда в жизни не танцевал. С чего ради? Лучше спортом заниматься, чем голову на пустяки растрачивать. Ну да это у них по молодости, куда от ее изгибов, денешься? Хуже, когда отвыкнуть от этих танцев не могут, всю жизнь танцуют. У меня сын тоже не любит танцы посещать, может поэтому семью не завел, а ему за тридцать перевалило, он у меня спокойный – исполнитель. Деньги копит, уезжать хочет. В мать весь, зараза… Ну, давайте, Сергей Юрьевич! У меня тут вот и кулечек припасен. С чего ради без закуски пить? Ну, за старый год!

Они выпили, потом еще, по настоянию Сергея Юрьевича, на которого с нескрываемым недоумением поглядывал Трудовоенчерпий: очень уж странными ему казались выражение лица и поведение молодого учителя.

– Вы знаете, с чего ради люди так буйно радуются Новому году? – устроившись на верстаке, говорил Иван Павлович. – Не потому же, что дожили до него? Потребность у людей в веселье, потому и надежда появляется – жить еще целый год будут, авось, в Новом году

порадоваться придется вдоволь. Год – эта ведь о-го-го! Это ведь как гора, на которую нужно влезть и с которой, быть может, придется скатиться. Точно так. И не ведаешь, скатишься ли, влезешь ли? Но есть такие, что и знать заранее могут, рассчитать все и случайности,

по возможности, учесть. У них Шансов больше – и смелостью они

обладают, и чувством. Вот таким вести бы нас, любую бы гору взяли, а старики бы при этом советом помогали, но желательно снизу, а не сверху. Конечно, понятие о горе у каждого разное. Я вот в своей жизни и в одиночку лазил, но больше скатывался, а все равно надеялся, что в Новом году счастье с радостью будут. А зря. Счастье-то искать и не нужно было…

– Как это?

– А очень просто! – обрадовался Иван Павлович вопросу. – Счастье внутри тебя, это понять нужно. Если бы в человеке не было заложено желание радоваться, он бы волком смотрел на все смешное. Волку смешное до лампочки, а человек не от привычки радуется, он от стремления радоваться совершенствуется, если, конечно, он человек в настоящем смысле… Ведь так?

– Интересно, интересно…

– Счастье – это когда делаешь, а сделал – и еще делать хочется, когда вспоминаешь, как радостно было делать. Даже если тебе худо, то ты сознаёшь, что счастлив, потому что испытал радость труда, увидел справедливость своего дела – вот тогда и есть у тебя свобода и счастье – это ты сам – достойный счастья внутри себя. А все эти поиски счастья – от праздности. В нашей литературе все извращения поисков счастья досконально показаны. И вот еще какое бывает – один человек многих счастливыми может сделать, если даст понимание счастья или огонь желания прометеевский…

Вековой не переставал удивляться: этот пожилой, тихий человек, казавшийся ему раньше ограниченным и обыкновенным, сегодня совершенно преобразился – был воодушевлен и уверен в себе.

В мастерской остро пахло свежими стружками, столярным клеем, и от этих них запахов уверенность и мир воцарялись в душе у Сергея Юрьевича, никуда не хотелось идти, неприятные происшествия забылись, и радовал молодой блеск глаз разошедшегося Ивана Павловича.

– Я счастье обрел поздно, когда силы молодые покинули тело, а мог бы раньше знать это чувство. Многое бы сделал, правда, огня прометеевского во мне мало от рождения было… Люблю я легенду о Прометее! Всегда помогает преодолевать, как это, черную кровь, снежные маски. Верно я сказал? Как же, читал, нашел время. Я все мечтаю к вам на урок попасть, да пока не получается – у вас урок и у меня. Вы их здорово, – это я про Савину и подпевал, – по затылку съездили своим экспериментом, как они называют. Без смеха они живут, а если и смеются, то зубы стиснув. – Рясов, передразнивая кого-то, зашипел, обнажив и стиснув зубы. – Дети их боятся. Чему они учат? Эх, да что мы о них! С чего ради? Ребята должны сами все познавать и учиться, им нужно осторожно помогать в этом, а не подгонять их под взрослых. Взрослые куда хуже детей, бывает, грязны так, что у них и учиться не стоит. А у нас как учат: вот учебник, и пересказывай материал из него, шаг влево, шаг вправо – анархия, трибунал, отвечай как положено! Сомневаться – ни-ни! Все хорошо, прекрасная маркиза! Отвращение к книгам и труду наши педагоги вырабатывают. Пришлют резолюцию – и ну под нее плясать. А в глаза этого резолютора и не видели, может быть он пройдоха, а?