Наталья Веселова - Критическая масса (сборник)

Катя еще не признавалась себе в том, что не справилась с вдохновенно взятой когда-то на себя ролью, но глухо раздражалась внутри, заметив, как дочь вдруг застывает с ложкой в руках за ужином, и взгляд ее устремляется явно в другое измерение – туда, в собственную галактику вранья. Можно было не сомневаться, что скоро последует впечатляющая история про очередного монстра – с непременным участием вездесущей Сашки. Катя ненавидела ложь больше всего на свете, и потому все чаще срывалась:

– Постыдилась бы! Здоровая девица, а врет, как трехлетка! Людям в глаза смотреть стыдно!

– Мама, но я, правда, видела… Честное слово… – еще и настаивала беспардонная лгунья, вызывая подчас у Кати почти неодолимое желание как следует двинуть ей по наглой физиономии.

– Выйди вон из-за стола! – гремела Катя. – И не смей возвращаться, пока не научишься себя нормально вести!

Так обстояли дела накануне того снаружи непримечательного, а на поверку переворотного дня, когда Катя встретила в сорок два года свою первую и единственную любовь.

Мужчин-пациентов Катя давно уже научилась не стесняться, привыкнув прятаться за нарочито-строгое «Больной!» и невольно ощущая свой врачебный халат чем-то вроде белого ангельского одеяния, на которое и тень двусмысленности упасть не может. Знала, что молоденькие сестры и ординаторши порой заводят на рабочем месте самые что ни на есть серьезные романы и даже ухитряются вербовать себе полноценных мужей из беспомощных недужных. Но сама Катя подобными способами брезговала, потому что взять на себя инициативу в таком щепетильном деле была неспособна категорически, а собственная ее недоступность исключала любые поползновения с мужской стороны.

Но глаза у Кати все же имелись, и видели весьма неплохо, поэтому и заметили однажды словно белый рой девичьих халатиков, вьющихся вокруг одной из дальних палат, которую вел сам завотделением. Санитарки, сестры и молодые докторши беспрестанно то заходили туда с капельницей, то мчались с таблетками на кокетливом подносике, то по нескольку раз заскакивали с тонометром – и это при хронической нехватке персонала в отделении, где иной больной мог и градусника утром не дождаться!

Катя естественным образом заинтересовалась – и ее халатик тоже мелькнул у двери в таинственную палату. Зашла – и сразу все стало ясно – и грустно… Мужчина лет сорока, лежавший на крайней койке слева, оказался писаным красавцем – другого определения и не подобрать. Таким, что просто дух захватывало с непривычки. Красота эта была не наша, не русская, сразу в глубине души поняла остолбеневшая Катя, а какая-то северная, что ли, полярная, или нет – норвежская, прямиком из фьордов… Больной лежал, откинувшись на приподнятую подушку, но даже при таком его положении было видно, что росту в нем около двух метров, что он широкоплеч, имеет классически узкие бедра и талию, а руки его (одна – небрежно закинутая за спутанную кудрявую голову, другая – бессильно упавшая вдоль туловища) благородны и крупны. Его волосы и небольшая ухоженная борода имели цвет блестящей львиной шкуры – да и во всем облике было что-то от этого царственного животного. Голова томной кошачьей посадки, породистый, нервно подрагивающий нос, плотно сомкнутые тонкие губы, задумчивые глаза изумительного огненно-голубого цвета, с трагической иронией взиравшие на окружающее и одновременно сквозь него – все это вместе взятое создавало о мужчине впечатление существа совершенно непостижимого, нездешнего, будто по недоразумению оказавшегося в нечистой, припахивающей мужскими носками палате больницы для бедных и только ждущего момента, чтобы мощно взмахнуть до поры спрятанными крылами и вылететь в свой привычный, случайно покинутый мир.

«Да уж… – вздохнула обескураженная Катя. – Тут напрасно они крутятся. Такому подавай Снежную Королеву – да и то, наверно, погнушается: она ведь по сравнению с ним просто девка-чернавка…».

Еще она заметила, что, в противоположность тумбочкам остальных обитателей палаты, на которых громоздились бесконечные потрепанные томики бульварного мужского чтива по соседству с грязными кружками, тумбочка этого Царя-Льва представала опрятной, и на ней можно было видеть только аккуратную стопку бумаги, исписанной странным иероглифическим почерком, да изящную шариковую ручку. Ученый?

Как и все другие представительницы женского пола в отделении, Катя тоже тайком ознакомилась с историей болезни, самым вульгарным образом украв ее с сестринского поста и утащив в туалет: понимала, что творит глупость – но сердце колотилось так непривычно болезненно и испуганно, что, казалось, еще немного – и не миновать банального девичьего обморока… Суворов Семен Евгеньевич – это имя ничего ей не сказало. Сорок два года – ровесники (правильно, зачем ему зеленые девчонки, мелькнуло в голове что-то дерзко-незаконное). Живет в Гатчине – значит, здесь лежит по знакомству, хорошо это или плохо? Близкие родственники – мать, вот имя и телефон. Позвольте, как же это, не женат он, что ли?! Диагноз – идиопатическая эпилепсия, генерализованная форма пароксизмов… Да. Вот и понятно, почему холостой. Она быстро полистала историю: повторяемость судорожных припадков не впечатлила, раз в месяц – не так уж и страшно, можно успешно лечить, особенно если жена – врач соответствующего профиля… Организовать постоянную действенную терапию… Лидаза… Хороший же препарат, почему им незаслуженно пренебрегают теперь… А еще можно… «Да что это ты – с ума сошла, кажется?! – отчаянно вскрикнул кто-то у Кати в голове. – У него есть лечащий доктор, пусть он и разбирается! Какое тебе-то дело? Какая там жена-врач? Белены ты, родная, объелась, вот что!». Место работы и должность – быстро читала между тем Катя – безработный… Наверно, на инвалидности… Но с такими редкими припадками все равно же трудоспособная группа…

Она решительно захлопнула историю болезни и целеустремленно направилась к сестринскому посту, где строго сверкнула глазами из-под тонких сдвинутых бровей на глянувшую было с похабным пониманием уже не юную медсестру – и бесстрастно вернула украденное в соответствующую стопку. История, таким образом, вернулась на место, но Катино сердце последовать этому примеру не торопилось. Весь день она ловила себя на мысли, что постоянно занята не рабочими вопросами, а беспрестанными поисками законного повода поговорить с чужим больным и даже, страшно подумать, под предлогом осмотра прикоснуться к нему – так, ничего ужасного, а просто… И в порыве законного самоукорения Катя начинала вдруг трясти головой прямо посреди важного разговора с коллегой. Как и бывает в таких случаях, повод услужливо предложился сам: ее чуть ли не слезно попросили отдежурить сутки в ближайший четверг – а поскольку дело происходило во вторник, то Катя едва удержалась, чтобы не заплясать с притопами и прихлопами, какового желания с самой юности за собой не замечала…