Наталья Веселова - Критическая масса (сборник)

Собственно, дело было совсем плохо – но этого, увы, люди не понимают до тех пор, пока спустя время не оглянутся назад от своего разбитого корыта и не увидят позади яркую точку невозврата…

В четверг незадолго до отбоя больной Суворов был чин по чину вызван строгим дежурным доктором Екатериной Петровной в ординаторскую, где за столом, над открытой историей болезни она долго задавала ему сугубо медицинские вопросы – и скрупулезно записывала его точные и вежливые ответы. Наконец, ничуть не изменив тона и не подав вида, что интересуется чем-то почти личным, Катя небрежно спросила:

– А что, ваша болезнь никогда не позволяла вам работать, Семен Евгеньевич? Образование вы какое-нибудь получали?

– Образование? – улыбнулся он. – Нет, образования я не получал. У меня даже аттестата зрелости никогда не было. Классов шесть осилил за восемь лет, но потом приступы стали повторяться так часто, что родители меня из школы забрали. А немного поправившись, я все равно в школу не вернулся. Все, что мне требовалось, я получил путем самообразования…

Тут Катя заинтересовалась совсем искренне, почти позабыв, что идет официальный врачебный осмотр:

– Как же это? Как можно было психически нормальному человеку остаться с образованием шесть классов? Ведь вам были закрыты все пути в жизни!

– А я их не очень-то искал! – улыбнулся Семен, демонстрируя безупречно ровный ряд холодно блеснувших зубов. – Потому что свой настоящий путь я нашел достаточно рано и вовсе не горел желанием метаться, как, простите, кот в подворотне.

– Вот как? Настоящий путь? Которому не помешало отсутствие аттестата? – все еще продолжала удивляться Катя. – И какой же? Или это секрет?

– Ничуть, – едва заметно усмехнулся больной и с глубоко спрятанной издевкой напомнил: – Только это едва ли касается моей болезни.

Катя вспыхнула, как ветреная заря:

– Возможно, что и касается! Откуда вам знать? Я не из праздного любопытства спрашиваю: эпилепсия – болезнь малоизученная, все может иметь значение…

Он снова усмехнулся:

– Да-да, вижу, что не из праздного… Очень хорошо вижу… Что ж – извольте: настоящий мой путь – это литература. Я пишу книги. Давно. Каждый день. Если помните, эпилепсией страдал и Достоевский, так что все закономерно…

– Книги? – засомневалась Катя. – И что, печатают?

– Разумеется, – спокойно кивнул он. – Во многих журналах можно найти мои рассказы. Вы ведь, конечно, читаете толстые журналы? Тогда вам должно быть знакомо мое имя. Есть и отдельная книга, в нее включены три большие повести. «Узкие улочки Риги» – никогда не приходилось держать в руках?

Катя смутилась ужасно. Невозможно было вот так взять и признаться этому рафинированному интеллектуалу с шестью классами, что она сама вот уже много времени не читает ничего, кроме заграничных любовных романов в мягких обложках: как подсела на них лет десять назад с легкой руки той же покойной Ленки, так и до сих пор не слезть, как с наркотической иглы. Бывает, даже, что идет домой с работы и предвкушает, как уложит вечером Сашку, устроится в кресле с чашкой зеленого чая и примется за чтение новой изящной книжицы… Знала, что порядочные люди такого не допускают, что смеются над «туалетным чтивом» – но ничего поделать с собой не могла: щелкала их как семечки, по два вечера на каждую – и вновь по дороге с работы покупала в книжном напротив следующую завлекательную историю…

Сказать такое Семену – означало стать объектом открытой насмешки: она чувствовала, что он особой деликатностью не страдает и не упустит случая насладиться своим превосходством над малограмотной докторшей, которая даже о болезни Достоевского впервые услышала именно от него… Да и о самом Достоевском позабыла в девятом классе, из-под палки прочитав половину (больше не осилила) какого-то мутного романа с окровавленным топором вначале и маловразумительными дискуссиями после… Она забормотала что-то о своей тотальной занятости и тут же начала некстати давать страшные клятвы непременно найти и прочитать, при этом порываясь записать названия журналов едва ли не прямо в историю болезни. Неловкая сцена разрасталась, как ядовитый куст в наркозном сне. Но Семен вдруг беззлобно рассмеялся:

– Я вовсе не хотел организовать вам, доктор, такие сложности… – Он помолчал с минуту и вдруг словно решился: – А знаете что? Давайте, вы станете моим первым судьей! – и на ее радостно-недоуменный взгляд объяснил: – Я ведь и здесь времени не теряю, начал вот новую вещицу. И это уже не повестушка, пожалуй, будет, да… А роман, если сподоблюсь… Вы как – спать ложиться намерены или…

Катя поспешила заверить, что «или», конечно же, «или»!

– Тогда позвольте мне через часик придти сюда и почитать уже написанное. И вы мне – только честно! – скажете, каковы ваши ощущения. Очень трудно, знаете ли, найти добровольца-слушателя в моем одиноком положении…

Отчего одиноком? Да кто всерьез отнесется к эпилептику и его творчеству? Жена от Семена ушла – не выдержала, оказалась слабой и капризной… Женщины ведь как? Им от мужа только денег подавай, а о его внутреннем мире они и думать не желают… Вот и она смеялась, дело его жизни называла «хобби»… Будто он марки собирает! А чтобы понимала, что талант – не более и не менее, а драгоценное миро, особенно в таком скудельном сосуде, как его тело – это ни за что… Чтобы заботилась… Вот была же у Достоевского его Анна – и ничего, никакая эпилепсия не помешала… Он теперь с матерью живет, но она совсем старая и два инфаркта на ногах перенесла… Почему на ногах? Да к врачу никогда не ходила, только капли пила, если сердце болело… Задним числом определили и пенсию ей дали инвалидную, приличную, обоим хватает, если тратить разумно… Какие там гонорары в журналах – доктор, что ли, смеется? Спасибо, если они денег за печать не требуют, а то приходится от материнской пенсии отрывать… А книгу напечатали за счет одного богатого банкира. Он рукопись прочитал и прослезился: «У меня в детстве точно такой коник деревянный был, как у вас тут описан… Я вам оплачу, сколько типография потребует». И оплатил – вот и книжка… Кто сейчас настоящую литературу читает? Безмозглые бабы читают примитивные любовные романы, а их налитые пивом мужики – такие же детективы… Потому и печатают все это барахло… А он пишет книги для элиты духа. Это ему точно известно, потому что как кто из интеллектуалов его рассказ прочитает – так сразу: Семен Евгеньевич, у вас дар от Бога… Нет, он, конечно, верит в свою звезду. Особенно если бы в дополнение к дару Бог послал еще и преданную, понимающую женщину, а то мать ведь скоро умрет – и что ему тогда, тоже умереть? Да, так что, после этой горькой исповеди согласится доктор его роман послушать, или и она такая же, как все?