Наталья Веселова - Критическая масса (сборник)

От усталости, голода и потрясения Сашенька к этому времени соображала уже очень плохо, и ей хотелось только одного: убедиться, что на этой планете еще живут простые нормальные люди, с которыми можно поговорить на русском языке, и может быть, даже попросить у них хлеба… Почему подумалось именно о хлебе? Ведь могли бы дать и сыра, и мяса, и яблок… Может быть, потому, что странники – а Сашенька теперь, определенно, вполне относилась к этой вечной категории, имея даже котомку за спиной – просят всегда именно хлеба и копеечку. Последняя, впрочем, у Сашеньку была – но что проку от денег, если еды купить негде… Она постучала в первый же достигнутый дом, и ей отозвался женский голос – не из-за двери, а от окна. «Я заблудилась! Можно мне войти?» – крикнула девочка. «Пошла, пошла отсюда! – ответили ей. – Ишь ты, совсем уже не стесняются!». «Кого там несет?» – спросил из глубины мужчина. «Цыгане опять, спасу от них нет! Ты дверь-то запер, проверь!». «Со двора бы чего не сперли. Вот я их сейчас граблями!» – и за дверью угрожающе загремело. Сашенька не стала дожидаться, пока получит граблями по спине и, выскочив на улицу, понеслась дальше, но, не пробежав и десяти метров, была окликнута юным, почти детским голосом:

– Мальчик, ты к кому?

«Свои!» – восторженно подумала Сашенька и немедленно откликнулась:

– Я не мальчик, и я заблудилась!

– Да? – из темноты к ней приблизилась высокая девичья фигура. – Как тебя зовут? Меня – Софья. Пойдем к нам в дом.

Сашенька представилась, как всегда, солидной Александрой и, удивляясь, как это можно – вот так запросто пригласить чужого человека поздно вечером к себе – да еще в деревне, которую, видимо, осаждают цыгане – затрусила следом за Софьей. Та неспешно направлялась вверх по холму, туда, где маячила темная маковка церкви. Взобравшись на холм, Сашенька вздрогнула: церковь оказалась окружена серебряными крестами, весьма неприятно поблескивавшими в тусклом свете, лившимся из окошка маленького косенького домишки, что стоял как раз в центре небольшого сельского кладбища. Очень кстати в ее голове пронеслись кадры какого-то детского фильма с неспокойными покойницами, кровожадно куролесившими на захудалом кладбище в американской глубинке, – но Сашенька тотчас же мысленно обругала себя трусливой малышкой и, бесстрашно вскинув голову, невозмутимо последовала к дому за своей провожатой.

А внутри домик-то оказался очень даже ничего, прямо кукольный! Все стены были обшиты нарядной желтой вагонкой, украшены антикварными иконами под яркими вышитыми рушниками, полками с расписной керамической посудой, старинной медной утварью, висевшей не кое-как, а в продуманном художественном беспорядке… Русская печь – не растрескавшаяся и закопченная как у бабушки, а аккуратная, выбеленная, с несколькими настоящими чугунками на плите… Всего в домике, не считая приятно пахнувших соленьями холодных сеней, были две крошечные комнаты, узкая кухонька и слепой чуланчик. Софья доверчиво показала гостье все: «Вот это моя комната, вот это – папина (он сейчас на требе, но скоро должен вернуться), в чуланчике мы сделали для папы кабинетик, чтобы работать, а гостей на кухне принимаем, потому что гостиной у нас нет…». Обилие книг, занявших все свободное пространство на стенах в комнатах, ошеломило Сашеньку – и при этом она не обнаружила нигде ничего похожего ни на телевизор, ни на компьютер… «Наверное, бедные очень, даже необходимого купить не могут, – рассудила она. – Про маму ничего не сказала, может, она… умерла? Спрашивать неудобно… Папа ее до сих пор на работе, а работает где-то «на требе», и, наверное, мало платят…».

На вид Софье казалось лет шестнадцать, и была она ничем не примечательной румяной девчушкой с простым пухлым личиком и внимательными серыми глазками – вот только по черной ее косе толщиной в Сашенькину руку, да и длины, пожалуй, такой же, сразу становилось понятно, что девочка деревенская: в городе ведь косу носить давно уже не круто, у них в классе все девчонки еще в начальной школе подстриглись, а в средней – перекрасились…

– Ты, наверное, есть хочешь? – догадалась, наконец, Софья и, не дождавшись ответа, стала споро собирать на стол тарелки и мисочки.

«Не такие уж они и бедные», – решила Сашенька, увидев отличную жареную свинину, нарезку жирной семги и полпалки пахучей зернистой колбасы… Неожиданно для себя она вдруг начала неприлично жадно поедать все, что Софья торопливо ставила на стол – стеснялась этого, оправдываясь жалкой улыбкой – и не могла удержаться. По-взрослому подпершись, хозяйка смотрела на нее с явным сочувствием и, когда насытившаяся девочка отвалилась от стола и подняла не нее виноватый взгляд, тихо сказала:

– Бедная… Как наголодалась-то… Ты откуда сама?

– Из Петербурга… – прошептала Сашенька. – Понимаешь… Я… У меня… Извини… Можно, я сначала маме позвоню…

Мысль о том, что мама могла уже вернуться домой и забеспокоиться, посетила ее лишь только что, и она сама поразилась этому странному обстоятельству: раньше они, бывало, созванивались по несколько раз на дню, потому что мама всегда хотела убедиться, что дочь ее жива, сыта и сделала уроки – а сегодня ни разу не позвонила – и это именно в тот день, когда ей угрожала реальная, а не надуманная беда! Но, вытащив из кармана телефон, Сашенька крепко призадумалась: что она могла сказать маме? Что находится в пяти часах езды от дома, в затерянной среди лесной глуши деревеньке, и приехала сюда, опять же, для того, чтобы убедиться, что некий… труп… ей не приснился? И, более того, что она в этом убедилась? Мама не поверила ей при разговоре глаза в глаза – так разве поверит сейчас? Она нажала кнопку, кодирующую мамин номер, и вскоре услышала ее надломленный голос: «Да». «Мама, я тут у Вальки, мы фильм смотрим, а тетя Надя пирог печет… С капустой! Можно я у них переночую, ведь завтра все равно суббота?». «Ночуй, где хочешь», – отозвался приглушенный, едва живой голос, и понеслись короткие гудки. Сашенька с недоумением смотрела на свою трубку: что это – связь прервалась или мама сама дала отбой? Значит, она очень на нее сердита? Но, в любом случае, она теперь не будет волноваться, а это главное. Перезванивать и развивать свою ложь дальше под испытующим взглядом Софьи совершенно не хотелось. И вообще, здесь, в этом доме с русской печью и рушниками, вралось необычайно трудно – это Сашенька успела почувствовать даже во время своего краткого разговора с мамой. Да и Софья посмотрела на нее с грустной укоризной:

– Зачем ты маме соврала? – тихо спросила она.

– Она бы мне все равно не поверила, – обреченно махнула рукой Сашенька. – А так нам обеим лучше.

– Вранье никогда не лучше, – словно с какой-то даже обидой сказала Софья.