Мария Фомальгаут - Низушка айсберга

Если бы я только помнил…

Память… снова встала перед глазами надпись – хранить вечно, я снова задумался, что может быть там, за семью печатями, за тяжелой дверью в высокой башне. Что-то… я вспомнил истории о злых джиннах, которые томились в заточении – века и века, потом кто-то выпускал их на волю – и они творили бесчисленные злодеяния…

Хранить вечно…

Чего ради вообще хранить память, если никто и никогда к ней не прикоснется…

Сам не знаю, как меня осенило – это была догадка, не более, но я додумался до нее – и уже не сомневался, что так оно и есть. Может, в этом самом архиве убийца и спрятал свою тайну – ото всех, от меня, и скрылся, оставив меня безутешным на пустой земле. Может, спустился со звезд и поднялся к звездам, может, убийцей и был тот император, о котором так много писали в старинных книгах.

Не знаю…

Я вышел в море на маленькой лодке – снова представлял рядом с собой тебя, моя Элл. Ты показывала мне на юг, говорила про тропические острова, а давай махнем туда, а давай лучше сразу на край земли, а давай в кругосветное путешествие… Ты любила меня так подзадоривать, моя Элл, давай, поплыли, что боишься-то? ну и что, что с собой ничего нет, наловим рыбы где-нибудь… проживем…

И снова вспоминал, что Элл нет – и снова сжималось сердце…

Я искал островок, я плыл, как мне казалось, к нему – но горизонт был пуст. Напрасно я вглядывался в шумящие волны – вокруг не было ничего, насколько хватало глаз…

Я вышел в море на второй день – я искал этот проклятый остров, я смотрел в мощнейший бинокль, – но он показывал мне только водную гладь. Элл подбадривала меня – Элл, которой не было, которую я представлял себе – но даже ее утешения казались жалкими.

И на третий день я вышел в море, и на третий день искал остров – но не видел ничего, кроме моря. Как будто какая-то сила специально прятала от меня этот остров – и все больше казалось, что он померещился мне тогда в темноте бури.

Элл…

Как отомстить за тебя, моя Элл…

К вечеру небо потемнело – снова приближалась буря, снова небо заволокло темными тучами. Я повернул лодку назад – лодка не поворачивалась, не хотела плыть, волны швыряли ее туда-сюда…

Назад…

До берега…

Если вообще доберусь…

Чего ради я ищу этот остров… раз написано – ХРАНИТЬ ВЕЧНО, значит, есть в этом какой-то смысл, с чего я взял, что там разгадка твоей смерти, Элл, ведь ты умерла без малого триста лет назад, а башня выглядит так, будто стояла лет тысячу… Мало ли что там – какие тайны могут быть за семью печатями, что такое – чего лучше не знать никогда….

Буря…

Черная буря…

Черная смерть…

Добраться до берега… для тебя, Элл… тебя уже нет, – все равно для тебя, Элл…

Я увидел его мельком, когда лодка завертелась на месте – даже подумал, что мне мерещится. Нет, правда – новая вспышка молнии озарила башню, высокую, кое-как притулившуюся на маленьком островке. Я еще не видел три красных круга – но я знал, что они есть, и не видя надпись – ХРАНИТЬ ВЕЧНО, я уже представлял ее…

Хранить вечно…

Открыть тяжелую дверь оказалось сложнее, чем я думал – хитроумные замки не поддавались, кто-то надежно хранил тайну, и если бы дверь не поистлела от времени, я бы не разбил ее топором. Там, за дверью, пахло прошлым – есть у прошлого особый дух, который остается в старых домах, куда долго никто не заглядывал.

Я испугался, что внутри ничего нет, что кто-то извел всю память – но нет, память была на месте, на полочках лежали маленькие хлебцы, в которые запекают память, чтобы от нее избавиться, и чтобы она не потерялась. Кто-то и правда оставил здесь свою память – сберег для каких-то поколений, для каких-то времен…

Ах да, хранить вечно…

Я осторожно взял с полки хлебец – ничего не случилось, никто не одернул меня, не схватил за руку, хватать было некому. Надкусил хлеб – еще, еще, ждал чего-то, ждал памяти, память не приходила, кажется, хлеб лежал здесь слишком долго, а может, его испекли неправильно.

Попробовал еще – второй хлебец тоже не дал мне памяти, третий даже не стал доедать. Это было странно, обычно хватало одного куска, чтобы вспомнить прошлое. Я посмотрел на хлебцы, лежащие на полках – да, кто-то пытался сохранить память, но не сохранил…

…вечно…

Сел в лодку, отчалил от берега – тут-то меня и проняло, сильно, больно, память взорвалась в голове, больно опалила сознание. Я уже не вспоминал – я видел все как наяву, видел Элл – тебя, моя Элл, видел его…

Его…

Он опустился на нашу землю со звезд – помню, как упало что-то с неба, большое, блестящее, рухнуло за холмы, и я сказал, что упала звезда, а ты, Элл, только покачала головой. Помню, как он вышел к нам – жуткий, белый, и шерсть у него была только на голове, густая и темная… Как он боялся нас, и кланялся нам, и клал перед нами блестящие предметы – чтобы задобрить меня, императора всей земли, и тебя, моя Элл.

Да, тогда я был императором – и я своими руками строил величественные города, которыми правил…

Помню, как впустил его в дом – жуткого странника, помню, как ты, Элл, показывала ему на кувшин с водой и говорила – кувшин, кувшин, и он называл этот кувшин как-то по-своему, это было смешно. Помню, как мы говорили с ним, и он все сетовал на какой-то двигатель, его бы подлатать, у вас металл есть, мне много не надо, пару деталей… да, я покажу каких… что, сможете в кузнице выковать? Вот это здорово… Да откуда… издалека… вон, видите светлое пятнышко в небе? Во-он, над холмами… а, это и есть Млечный Путь… а Солнце вы не увидите издалека, а Землю и подавно не увидите… А хорошо у вас тут. Воздух какой-то… цветами пахнет. А можно снимочек на память? Да это не больно… хоть своим покажу, какие вы здесь… темные, шерстяные, ушки на макушке…

Я помню это, Элл.

И другое я помню. Как пришел в дом, волоча за собой с мельницы мешок муки, чтобы ты замесила тесто, чтобы испекла лепешки на ужин. Как вошел в наши покои, и увидел тебя, моя Элл, и его в твоих объятиях. Это я помню… и как обнажил свой меч, и как пронзил им твою грудь, Элл – я тоже помню…

Я хотел убить и его – он оказался проворнее, он как будто ждал нападения. Понмю, как он выпрыгнул в окно, как только не разбился, как я гнался за ним по лесу – его светлые одежды мелькали в зарослях, когда я добрался до плато, его машина уже взмыла в небо и вспыхнула ярким пламенем.

Кажется, он сгорел там, в небе.

Хочется верить, что он сгорел…

Все это я вспомнил только сейчас – вернее не вспомнил, память накатила на меня, как магма раскаленного вулкана – и я не мог отбиться…

Память…

А я еще думал, что такого страшного может храниться там – вечно…

…третий месяц хожу по городам сам не свой, ищу что-то – сам не знаю, что. Нужно что-то делать – пахать и сеять, ловить рыбу и запастись хворостом на долгую зиму – и я не делаю ничего, я не знаю – зачем.