Татьяна Латукова - Ведьма в лесу. Ведьма 1.0

– А ты, девочка, собственно, чтой-то интересуешься Машей. Столько лет прошло.

Неожиданно прорезавшийся деревенский говор прозвучал настолько нелепо, что я не сразу вникла в суть вопроса. Время все же не настолько властно над нами, как подчас кажется.

– Понимаете, Мария – моя приемная мать. Она погибла десять лет назад. А я сейчас ищу информацию о том, как и почему меня усыновили.

– Ишь ты, а что это тебя усыновили, своих детей не было?

– Нет.

– А у меня двое. Дочка и сын. Взрослые уже, того гляди бабушкой сделают.

Я поняла, что она наслаждается торжеством победы. Она взяла верх над соперницей. Пережила ее на целых десять лет. Сумела выносить и родить собственное потомство, плоть от плоти своей. А еще я подумала, что Лида всю жизнь любила одного-единственного мужчину – Васеньку. Она так и не смогла смириться с его изменой, с его гибелью. И многолетнее уговаривание себя, что жизнь прекрасна и без него, превратило ее в ту самую ограниченную вредную бабу, завистливую к чужому счастью и непримиримо враждебную к красивым женщинам.

На прощанье я получила номер телефона бывшей начальницы мамы с заверением:

– Кажется, на похороны этой мумии еще не звали.

Что ж, из клубочка показалась тонкая ниточка. Если потянуть, клубочек будет разматываться? Или сплетется в гордиев узел?

В списке моих дел следующим пунктом значился визит к Павлу Васильевичу Одоевскому.

Павел Васильевич был одним из лучших друзей отца. Еще в юности они познакомились в стройотряде и продолжали общаться, несмотря ни на что. В пору моего детства Одоевский был обязательным гостем семейных праздников, дней рождений и прочих домашних вечеринок. И всегда дарил мне и братьям чересчур дорогие подарки, отговариваясь от смущенных укоров мамы отсутствием собственных отпрысков. Отпрысков у него в действительности было аж трое, но я узнала об этом много позже, когда поселилась в его доме.

Нелепые отношения, которые связали нас на несколько коротких месяцев, были полны мучительных для нас обоих противоречий. И однажды Павел Васильевич поставил решительную точку во всех наших спорах и разладах. Однако именно ему я обязана свободой в выражении сексуальных эмоций. Одоевский был известным в узких кругах содержателем салона, в котором юные и не очень нимфы одаривали своей благосклонностью состоятельных мужчин. Я не была одной из этих нимф, но могла свободно наблюдать за всем, что происходило в изысканных комнатах снятого Одоевским особняка.

Одно время я чувствовала себя униженной из-за жесткого запрета принимать участие в веселых пирушках и оргиях других обитательниц особняка, но затем поняла, что Одоевский оставил для меня открытой дверь в обычную жизнь. Мало кто из его нимф выбирался из трясины продажной любви. Даже несколько вышедших замуж прелестниц, в конечном счете, все равно вернулись к древнему ремеслу. А я отделалась лишь несколькими годами заниженной самооценки и устойчивым пренебрежением к некоторым нормам морали.

Старый особняк, в котором некогда Одоевский снимал целый этаж, давно развалился. На его месте отгрохали новое здание с отдаленно похожим фасадом: портик и фронтон заменили декоративные элементы из пластика. Этажей стало на два больше, и теперь Одоевский был не арендатором, а полноценным владельцем всего здания. Деньги он всегда зарабатывал все тем же сводничеством, но на ином уровне: знакомил людей, проводил у себя их встречи, выступал в некоторых сделках гарантом или посредником. В лицо ему говорили много уважительных слов и засыпали благодарностями, но за глаза презирали, хотя и продолжали пользоваться его услугами по всем направлениям.

Ради встречи со своим первым мужчиной я приоделась и навела красоту на физиономию. Я не люблю косметику и обычно не пользуюсь никакими красками-замазками. Но для Одоевского женщина без макияжа – не женщина, поэтому пришлось немного расстараться. В качестве достойного одеяния я выбрала длинную каскадную юбку, полупрозрачную блузку и классические лодочки на высоченной шпильке. Я даже потратила очень некислую сумму на роскошную кожаную сумку ярко красного цвета. Все это вместе взятое несколько резало глаза, но мне было наплевать.

Во всей этой гламурной упаковке я явилась в особняк в оговоренный день и час. Вежливая девушка на ресепшене была осведомлена о моем визите и объяснила, как найти апартаменты Одоевского. Она же предупредила, что хозяин этим утром еще не вставал. Бедная девочка пыталась деликатно сказать то, что я знала и без подсказок – с похмельным Одоевским лучше не иметь дела. Вот только вряд ли сама девушка знала, что это я была той единственной отчаянной дурой, с которой Одоевский не рисковал связываться на больную голову. Уж очень его шокировала моя терапия обливания ледяной водой.

Нехорошее предчувствие заронилось во мне, едва за моей спиной закрылись двери лифта. На этаже было идеально тихо. Не знаю, что и как мои органы чувств определили в окружающем пространстве, но мозги в доли секунды выдали резюме: мертвая тишина. В смысле – живых здесь нет.

Прижав сумку к себе, я отправилась в путешествие по апартаментам. Нет, можно было бы, конечно, по-тихому смыться. Но такое решение созрело в моей голове только на приличном отдалении от лифта. И жалкие остатки здравого смысла были в корне задавлены тем любопытством, которое сгубило достаточно и кошек, и неразумных девушек.

Я нашла Одоевского в нелепой желто-бежевой спальне, на кровати. Его руки и ноги были связаны вместе, отчего тело казалось упавшей на бок детской лошадкой. Голова неестественно выгнулась назад. Павлу Васильевичу перерезали горло. Аккуратно, не широко, но смертельно…

Нашарив в сумке телефон, я дрожащими руками набрала номер экстренной службы и, как мне казалось, четко обрисовала ситуацию и продиктовала адрес. На самом деле, я, конечно, лепетала что-то малоразборчивое. Не потому, что испугалась трупа (мертвые точно не кусаются, что бы там, в Голливуде, не снимали) или меня так уж шокировала насильственная смерть Одоевского (собственно, ему столько раз ее предсказывали, что меня больше удивила бы его тихая кончина от старости). Как раз во время объяснений, что я не спятила и ничего на месте преступления не трогала, мне пришло в голову, что я слишком поторопилась со звонком.

Расставшись с девушкой-оператором, я дала волю своим мыслям. Они немедленно сорвались с обрыва и полетели расправляющими крылья птицами.

Я бросилась к ванне и сдернула с металлической трубы первое попавшееся полотенце. Обернув руку этой тряпкой, я решительно дернула дверь-купе гигантской гардеробной. Окинув быстрым взглядом верхние полки, я почти сразу увидела то, что искала. Но до старой потрепанной шляпной коробки с пола было не дотянуться.