Татьяна Латукова - Ведьма в лесу. Ведьма 1.0

Кирилл все же перешел к неудобным вопросам, пусть и подбирающимся к теме издалека. До встречи с ним я провела несколько лет в своем собственном персональном монастыре, но как это попроще ему объяснить? «Милый, это такая длинная история, давай присядем, и я успею рассказать ее тебе раньше, чем на землю упадет большой метеорит». «Дорогой, это покажется тебе необычным, но все было так ужасно, так ужасно». «Солнышко мое, это был такой мрачный особняк, а в нем жила вредная старуха, которая заставляла меня читать ей Евангелия вслух целыми днями».

В итоге я ограничилась более коротким:

– Нет, но что ты думаешь о 28 строфе пятой главы: «Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с ней в сердце своем»?

Кирилл обнял меня и уронил на кровать:

– Виновен. С этой женщиной я прелюбодействую все время…

Зазвонил телефон.

Даже в выходной моего любимого мужчину ждали писательские подвиги.

Не следовало начинать день с цитат из Библии. Тем более с таких цитат. Кирилл уехал на целый день, и я расстроилась. Но, поразмыслив, решила, что терять время не стоит, если можно попробовать разузнать что-нибудь интересненькое.

Обычные девушки хорошо ориентируются в каких-нибудь политических кулуарах или театральном закулисье, но я необычная девушка, и если бы проводились соответствующие чемпионаты, я была бы бесспорной чемпионкой по ориентированию в больницах любого уровня.

Несмотря на все преграды и заслоны, возведенные заботливой мамой Ариадной возле навороченной палаты дочери, я проникла туда примерно к трем часам дня. Все, что потребовалось – белый халат, акцент и пара сотен рублей.

Осинка лежала в лекарственном сне, облепленная капельницами и трубочками катетеров. Ее койка выглядела подобием стартового ракетного комплекса. Вокруг стояли мониторы, датчики, компьютеры. Половина из них не несла никакой информации вообще (и не могла нести, так как даже не была подключена к розеткам). Видимо, руководство больницы собрало всю эту бутафорию ради произведения впечатления на Ариадну (и выставления соответствующих счетов за лечение). Я уже знала, что, несмотря на жалкий вид подруги, ее будущее выглядело вполне оптимистично. Но если между собой сиделки трепались об этом свободно, то звезде преподносили только неопределенные домыслы и только из уст медицинских светил.

Я осторожно примостилась на край постели Осинки. И бережно взяла ее руку в свою. Давай, подружка, постараемся увидеть что-нибудь еще. Белая рука лежала в моих ладонях теплым, но безжизненным фаршем. А я ничего не ощущала. Совсем ничего.

Не было даже малюсенького намека на самое крохотное виденьице. Даже мыслей никаких в голову не приходило. Кроме того, что кто-то из ухаживающих за Осинкой сестер был весьма небрежен – один из прежде холеных ногтей на руке пациентки был варварски зарезан до мяса.

Я попробовала вспомнить наши веселые денечки, гулянки, секретики. Без толку. Представила Осинку в петле. Безуспешно. Дотошно вспомнила остановку в ее комнате. Все равно ничего. Помаявшись минут пятнадцать, я осторожно вернула руку подруги в прежнее положение. Затею следовало признать бестолковой.

На площадке у лифтов я нос к носу столкнулась с Ариадной Сергеевной. Неужели я приврала в цитате, и теперь небеса гневаются? Первой мыслью было притвориться мебелью и тихо проскользнуть мимо звезды. Но не удалось. Ариадна высокомерно оглядела мой маскарад и поморщилась:

– Боже, даже здесь от тебя нет никакого спасения. Зачем пожаловала?

– Да я на минутку, думала, может, чем-нибудь Осинке помочь.

– Глупая и дурная мысль. Осинке нужен покой, а не общение с взбалмошной подружкой.

Странно, вроде раньше Ариадна не позволяла себе таких наездов на меня. Что изменилось? Есть что-то, чего я не знаю? Потом у меня мелькнула быстрая мысль, что я могу попробовать использовать ситуацию для себя. И я спросила:

– Ариадна Сергеевна, а вы хорошо помните мою маму?

Вот зря я так. Нельзя людей без предупреждения вопросами напрягать. Но, задумавшись секунд на десять, Ариадна ответила:

– Значит, опасения Жени не напрасны: ты действительно интересуешься матерью. Да, я хорошо помню твою маму. Мы были подругами, если ты не забыла. Она меня понимала. Но огромное количество вещей она совсем не понимала. Например, что нельзя иметь все, что хочешь. Или что невозможно быть одинаково любимой всеми. Или что усыновленный ребенок все равно остается приемышем и не более.

– Я нее похожа?

– Даже и думать забудь. Маша была красавицей для любых времен. А ты, уж прости меня за откровенность, словно плохая пародия на то, какой она была. Я не отрицаю, что-то общее есть, но порой думаешь, что лучше уж и этого сходства не было бы.

– А вы знаете, как меня усыновили?

– Как всех. Привели за ручку в дом и начали учить пользоваться туалетом, носить тапочки и есть вилкой.

– Мама когда-нибудь говорила, почему выбрала меня?

– Ты была очень хорошенькой в детстве, прямо картинка. И, думаю, Маша была разочарована тем, в кого ты выросла.

Ариадне нравится говорить обо мне гадости? Откуда это взялось, вот в чем вопрос. Однако вслух я спросила о том, что не давало мне покоя:

– А вы знаете, что мама изменяла отцу?

Еще один пристально-настороженный взгляд Ариадны выдал ее ответ. Да, она знала. И, вероятно, куцый хвостик информации, накопанный мной, был самой верхушкой айсберга.

– Рита, я не хочу обсуждать личную жизнь твоей матери. Это неприятно мне, и крайне неуважительно с твоей стороны.

– А почему она не ушла от отца?

На этот раз взгляд был снисходительным:

– Маша была без ума от Жени. Я бы даже сказала, у нее была болезненная зависимость от него. И она полностью вручила ему свою жизнь, никогда ни о чем не заботилась, абсолютно все предоставлялось делать и решать твоему отцу. А он боготворил ее, иначе и не скажешь. От таких мужчин не уходят…

– А он знал о ее приключениях на стороне?

– Она не особенно пряталась. Но он всегда был выше подозрений. Верил только ей. С одним другом у нее вышла совсем смешная история: этот малый явился к твоему отцу и все ему выложил. И получил по морде за клевету.

– А…

– Все! Я сказала – мне это неприятно. Не порочь память матери своими грязными домыслами. Ты молиться должна на то, что она тебя выбрала и на ноги поставила.

– Ариадна Сергеевна, последний вопросик, пожалуйста. Это правда, что она покончила с собой?

Гордый поворот головы, царственный взгляд на совершеннейшее ничто у ног, сквозь зубы брошенное «не знаю» на грани понимания, что это не дефект акустики, а именно ответ, и Тернопольская уплыла от меня вдаль по этажу. Ничего нового. И как мне подобрать ключики к этому ларчику?