Анна Артюшкевич - Уровень ZERO – 2. Пейзаж с дождем

После чайной церемонии Федор исчез за шкафом и появился с несколькими полотнами. Я решила, что это новые работы деда, который от парадных портретов резко перешел к воспеванию матушки-природы, но нас ожидал сюрприз. На картинах мы сразу узнали Житовичи.

На одной был изображен княжеский замок. Сквозь призрачную красоту слегка изломанных плоскостей проступали будущие руины, удлиненная женская фигура в черном казалась почти бесплотной, и серым смазанным языком касалось ее ступней полчище крыс. А вел их, почти сливаясь с фоном, человек в длинном темном плаще с капюшоном и флейтой. В профиле угадывались черты Чижевского.

На втором полотне волны желтого тростника разбивались о монастырские стены, и тяжелые тучи, сталкиваясь и клубясь, отбрасывали на древние камни мрачную тень. Лишь тонкий солнечный луч, скользнувший между ними, сиял на поверхности колоколов и золотил волосы звонаря в монашеском одеянии, выбивающиеся, как нимб, из-под скуфьи.

На третьей картине длинное желтое здание в лучах заходящего солнца приобретало тревожный багровый оттенок. В раскрытых окнах маячили бледные лица и какие-то исковерканные тела. А у крыльца стоял вороной конь, запряженный в длинный зловещий экипаж. Экипаж смахивал на катафалк, на козлах восседала тщедушная фигура в черном цилиндре и фраке. Бледное лицо, несомненно, принадлежало Куницыну.

В авторстве работ можно было не сомневаться: все они принадлежали кисти Стасевича, хотя и полностью отличались от всего, сделанного им до сих пор. Но я этому почему-то не удивилась. У Борьки же вид был ошарашенный.

– Чижевский! – кивнула я на первое полотно. И лицо у него окончательно вытянулось.

– Горазды вы на сюрпризы, ребята, – сказала я, обращаясь к художникам. – Что бы все это значило? И откуда у вас работы Алексея?

Те переглянулись, и Соломон пробасил:

– Их дед из монастыря привез. Лешка картины прислал со смыслом, но мы не поняли, с каким именно? Позвонили Андреичу, тот сказал, что их нужно показать женщине, которой нравится «Пейзаж с дождем». Вот мы тебя и пригласили.

И с любопытством добавил:

– Это мы у тебя спрашиваем, что Лешка сказать хотел?

А Федор попросил:

– И еще расскажи, как ты к камню съездила? Туда сейчас попасть трудно, а ты побывала летом, мы точно знаем!

– А почему трудно? – удивился Жуков.

– Дорогу в обход пустили, до камня не добраться, – объяснил Федор. – Люди по лесу шастают в форме лесников, прохожих гоняют, якобы, во избежание пожаров.

И я поняла, почему Глеб запретил нам появляться в Вишневке. Местность негласно и ненавязчиво опекали силовики, и наше появление могло вызвать их интерес. Ведь камень не всех допускает к себе, да и по-разному действует на людей, так что каждый из нас может стать любопытнейшим объектом для изучения.

Не следовало афишировать то, что произошло, но и хранить в абсолютной тайне было бы глупостью. Мало ли что могло с нами случиться! А на художников можно было положиться, тем более, что они сами уже ввязались в эту историю.

Я взглянула на Жукова, тот кивнул. И я рассказала все, что произошло после нашей последней встречи на Садовой. Ребята внимательно слушали, изредка задавали вопросы.

Когда я закончила, надолго задумались. Потом Федор сказал:

– Надо же, как все переплелось: Стасевич, Вишневка, Житовичи, вы… Одного не пойму: связующей нитью является камень или же Алексей?

Я пожала плечами:

– Мне, в первую очередь, интересно, что Стасевич хотел сказать картинами? То, что Куницын жив, и его нужно искать в Житовичах? Или то, что он связан с Чижевским? Или же это – просто образы, которые надо расшифровать? И к чему такие секреты и сложности? Я понимаю, что личность Стасевича по-прежнему вызывает интерес и ему безопаснее в монастыре. Но зачем передавать полотна через знакомых, чтобы мы сломали головы над их смыслом? Не проще ли назначить встречу в Житовичах и расставить все точки над i?

– Значит, не проще! – твердо сказал Соломон. – Лучше задайся вопросом, кому и зачем нужен Лешка? Почему он скрывается в монастыре? И кто с маниакальной настойчивостью пытается завладеть его работами? Причем, чем дальше, тем интерес к ним больше!

– А у тебя есть соображения на этот счет?

Соломон кивнул:

– После того, как вы рассказали о визите в Вишневку, все понемногу стало занимать свои места. Истинный художник творит не разумом, а энергией, которая в нем заложена.

– Информацией, – поправил Федор.

– Пусть будет информацией, – согласился бородач. – Информацию эту Бог поровну не делит: самой тайной и сокровенной он одаривает лишь избранных. А те уже в образах доносят ее до человечества. И чем тоньше художник чувствует, тем сильнее и необычнее его образы. А Лешка в этом плане – человек уникальный, он след от полета бабочки видит! Представляете, какие возможности в нем открылись после поездок в Вишневку? Его нынешние картины проникают в зрителя! Не знаю куда, – в мозг, душу или сердце, но они остаются внутри человека. И вызывают ответные чувства. Вот из-за этих свойств Лешка кому-то и нужен!

– Я же в прошлый раз говорил: главное – это эмоции, а из них самая сильная – любовь, – поддержал коллегу Федор. – И вера в то, что она всесильна. Если мать любит сына, муж жену, брат сестру, то они горы свернут во имя любимого человека только потому, что верят: это возможно! Такую истину Христос проповедовал еще две тысячи лет назад, а уж он-то знал, о чем говорил.

– А скажите, маэстро, – задумчиво произнес Жуков, – можно ли, пользуясь научными методами, проследить воздействие картин на зрителя?

Художники переглянулись, пожали плечами.

– Если к нему подвести всякие клеммы и диоды, – неуверенно сказал Соломон.

– Может, при помощи специальной аппаратуры, – согласился Федор. – А, вообще, думаю, это процесс длительный, требующий наблюдения за испытуемыми, анализа данных и прочих научных заморочек.

– А если быстро? – не отставал Борька.

– Разве что, на экстрасенсорном уровне, – размышлял Федор.

– Это относится и к чудотворным иконам? – спросила я. – Или к ним должен быть особый подход?

Все мы в большей или меньшей степени ощущали себя верующими, но религиозным никто из нас не был. Поэтому тонкостями церковными не владели и руководствовались, в основном, логикой и интуицией.

– И могут ли новые иконы считаться чудотворными? – добавил Жуков. – Насколько понимаю, они должны быть намоленными, а, значит, старыми?

– Ты имеешь в виду иконы кисти Стасевича? – уточнил Федор. – Ох, не знаю! Но если его обычные картины так мощно влияют на психику, что уж говорить об иконах? Иконописцы долго готовятся к процессу, настраиваются, какие-то обряды проходят… В приложении к Алексею это должно дать фантастические результаты! Не знаю насчет чудотворности, чтобы ее подтвердить, наверное, нужен срок и какое-то количество зафиксированных чудес, но то, что иконы, написанные Стасевичем, излучают огромную силу, сомнению не подлежит. И как она возрастет со временем, можно лишь догадываться! Я видел его иконы и знаю, о чем говорю.