Дин Кунц - Ключи к полуночи

"Боже милостивый, пожалуйста, пусть будет так, как я задумала", — неистово, молча молилась она.

— Спишь? — снова спросил Ротенхаузен, подойдя к кровати.

Она подавила крик и, прикрыв глаза, зевнула.

— Отлично, — сказал он.

Она улыбнулась ему глупо и слабо.

— Кто вы?

— Я — доктор. — Его глаза были почти прозрачные.

— Все плывет, — сказала она.

— Так и должно быть.

— Правда, все как в тумане, — сказала Джоанна, еле ворочая языком.

— Хорошо.

Металлические пальцы лязгнули, когда он потянулся к ней. Ротенхаузен схватил простыню механической рукой и сдернул ее.

На Джоанне был одет тонкий больничный халатик, завязывавшийся на спине.

— Хорошая, — произнес Ротенхаузен.

Джоанне понадобилось все ее мужество, чтобы улыбнуться. Стальные пальцы схватили ворот ее халата и сорвали его.

У нее перехватило дыхание.

Он пристально рассматривал ее.

Джоанна скрыла под улыбкой свою тревогу и зевнула.

Стальная рука переместилась на ее грудь.

Дом был построен добротно, ни одна ступенька даже не скрипнула. Алекс задержался на площадке второго этажа. Коридор купался в бледном свете. Он был пуст. Сочетание запахов различных антисептиков и дезинфектиков напомнило ему о повторяющемся кошмаре Джоанны. Очевидно, эту часть дома Ротенхаузен использовал для своих исследований.

Алекс почти было собрался исследовать первую из шести закрытых дверей, как услышал голоса. Он пригнулся, готовый бежать или стрелять. Потом до него дошло, что разговаривают на нижнем этаже и что никто сюда не идет. Привлеченный голосами, он решил на некоторое время отложить обследование второго этажа и спустился вниз.

Коридор первого этажа выглядел точно так же, как и два коридора над ним: исключительно чистый и тускло освещенный. В него тоже выходило шесть дверей. Одна из них была приоткрыта, и в комнате за ней громко разговаривали — спорили? — люди.

Алекс подошел к двери и прислушался. Они говорили о нем и о Джоанне.

Он рискнул заглянуть в трехдюймовую щель между косяком и дверью. Это был небольшой конференц-зал. Трое мужчин сидели за большим круглым столом, а четвертый стоял у окна, спиной к ним.

Ближайший к двери мужчина был очень толстый. Он с трудом помещался в кресле. Толстяк разворачивал упаковку "Lifesavers".

"Ансон Петерсон".

Имя пришло к Алексу само собой. По его сведениям, этого толстяка он никогда не видел. Однако, он знал это имя.

Другой мужчина был неестественно большой, но не толстый. Даже сидящий, он выглядел высоким. У него была бычья шея, поистине массивные плечи и широкое плоское лицо под низким лбом.

"Антонио Паз".

Второе имя пришло к Алексу, как будто кто-то, сидящий в его голове, прошептал его. Он чувствовал себя так, как если бы родился и жил только для того, чтобы попасть в это место в это время.

Предназначение.

Судьба.

"Я не верю в это", — подумал Алекс.

Но у него не было другого объяснения.

Он был напуган.

У третьего человека за столом были жесткие черные волосы, выступающий нос, глубоко посаженные темные глаза и смуглая кожа. Он выглядел опасным. Он был ниже Паза, но сложен более мощно. Хуже того, в его утонченно своеобразном напряженном внешнем виде было что-то от психопата.

"Игнасио Каррерас".

Четвертый мужчина отвернулся от окна и встал к ним лицом.

Не веря своим глазам, Алекс чуть не закричал.

Четвертый мужчина был сенатор Томас Шелгрин.

Толстяк сунул в рот мятно-ромовый леденец и какое-то время смаковал его. Затем он взглянул на Каррераса и сказал:

— Итак, решено. Вы убьете Хантера сегодня, разденете его и утопите тело в озере.

Каррерас кивнул.

— Я отрежу ему кончики пальцев, чтобы полиция не смогла снять отпечатки. Я выбью ему зубы, чтобы не установили личность по записям дантиста.

Петерсон моргнул.

— А это не чересчур? Вскоре озеро замерзнет, и когда они найдут его следующим летом или даже позаследующим, — рыбы ничего не оставят от него, кроме обглоданных костей.

— В этом отношении рыбы часто служат нам добрую службу, — сказал Каррерас. — Но что если им не удастся сделать их работу? Что если тело Хантера найдут завтра или послезавтра?

— Не найдут, — сказал Петерсон. — Какое-то время никто не будет искать его. Вот уже несколько дней, как он не звонит в свой чикагский офис. Никто не знает, что он поехал в Швейцарию. Когда они проследят его так далеко, то обнаружат, что он исчез без следа. Они не захотят прощупывать все озеро. С какой стати? Подумают, что он, с таким же успехом, мог быть убит в горах или в каком-нибудь другом городе, — или просто начать новую жизнь на южных морях.

— Он будет вторым судьей Кратером, — произнес обычно молчаливый Антонио Паз.

— Точно, — сказал толстяк, — он станет вечной тайной.

Каррерас нетерпеливо замотал головой.

— Я не верю в везение. Ни на йоту. Я сделаю все наверняка: отрублю ему пальцы, выбью зубы, изуродую лицо.

"И наслаждался бы каждой минутой этого", — угрюмо подумал Петерсон.

Последние полчаса Шелгрин, в основном, молчал. Теперь он подошел к столу и посмотрел в лицо Петерсона.

— Вы говорили, что мне разрешат увидеть мою дочь, как только ее доставят сюда.

— Да, дорогой Том. Но сначала ее должен осмотреть Ротенхаузен.

— Зачем?

— Я не знаю. Но он сказал, что это необходимо, а он — хозяин этого места.

— Но не тогда, когда вы поблизости, — сказал Шелгрин.

— Ну, что вы, это его дом и его клиника.

— Когда вы здесь, неважно, кто владеет этим домом, — сказал Шелгрин. — Вы — типичный хозяин. Хозяин, куда бы вы не пришли. Это у вас в крови. Вы будете командовать адом через час, как попадете туда.

— Это очень любезно с вашей стороны, дорогой Том.

— Я хочу видеть Лизу.

Каррерас вмешался, и Петерсон был благодарен ему за это.

— У меня есть вопрос, — сказал Каррерас. — Девушка. Что мы будем делать с этой девушкой, если...

— Все будет улажено, — резко сказал сенатор. — Память Джоанны Ранд будет стерта, а ей привита другая личность. Ее устроят жить в Западной Германии.

— Это то, что случится, если все пойдет по плану, — согласился Каррерас, — но что, если она не вынесет "лечение" второй раз? Что, если она свихнется? Если ее рассудок повредится? В конечном счете, мы можем оказаться с "овощем" на руках и должны быть готовы к этому.

— Этого не случится! — произнес Шелгрин.

— Дорогой Том, я предупреждал вас, что может кончиться именно этим, — сказал толстяк. — В Вашингтоне, на прошлой неделе, я предупреждал вас.

— Вы все еще пытаетесь обмануть меня, — сказал Шелгрин.

— Нет, дорогой Том.

Еще немного, и Шелгрин вышел бы из себя.

— Вы хотите, чтобы я думал, что "лечение" уничтожит ее, — сердито произнес он. — Вы хотите, чтобы я поверил в это, потому что если я поверю, то, возможно, скорее соглашусь отправить ее домой, нежели рискнуть.