Стюарт Харрисон - Улыбка Афродиты

– Вы хотите, чтобы был револьвер, из которого еще поднимается струйка дыма. На мой взгляд, оснований, чтобы начать расследование, достаточно. Хотя, полагаю, в этом расследовании не все заинтересованы! Капитан полиции крутит роман с женой убитого контрабандиста, сбывавшего национальные реликвии.

Я вдруг почувствовал, что зарвался. Ошеломленная Ирэн не произнесла ни слова. Феонас окинул меня холодным взглядом:

– Нет абсолютно никаких улик, указывающих на то, что смерть вашего отца не является несчастным случаем, – повторил он. – А также что он собирался вывезти какие-то реликвии контрабандным путем. Я действительно никогда не верил, что он способен на такое, и уже сказал об этом Ирэн, когда она приходила ко мне в прошлом году.

По выражению ее лица я понял, что он сказал правду. Феонас встал из-за стола.

– Конечно, я не отрицаю, что отношения с Ирэн ставят меня в затруднительное положение по отношению к вашему отцу. Однако я всегда очень уважал его. Именно по этой причине, более чем по каким-либо другим, я нахожу почти невозможным принять вашу версию. – Он посмотрел на меня уничтожающим взглядом. – В отличие от вас я не могу обвинять человека, который уже не имеет возможности защитить себя.

– Что вы, черт побери, хотите этим сказать?

– Ни для кого не секрет, что вы не ладили со своим отцом. Ваша версия основывается на предположении, что он занимался незаконной деятельностью. Вероятно, вы хотите видеть преступление там, где его в действительности не было.

– Вы это что, серьезно? – возмутился я. – Вы считаете, что я все это затеял только из-за обиды на отца?

Феонас промолчал, что само по себе было весьма красноречивым ответом.

– А как же тогда Ирэн? – сказал я, поворачиваясь к ней. – Ты всегда подозревала нечто подобное.

Ирэн нерешительно смотрела на нас обоих, не желая вставать на чью-либо сторону. Мне пришло в голову, что ее подозрения всегда боролись с желанием верить в порядочность моего отца.

Феонас встал и открыл дверь, показывая, что разговор окончен. Я раздосадованно вскочил, а Ирэн, справившись со своими сомнениями, попросила меня подождать снаружи. Я вышел во двор, а когда она несколько минут спустя присоединилась ко мне, ее лицо выглядело встревоженным.

– Не надо было обвинять Мироса, – сказала она. – Он хороший человек.

– Хорошие люди тоже могут ошибаться, как и все остальные, – подчеркнул я.

– Пожалуй, ты прав, – согласилась она, посмотрев на меня так, словно намекала, что мне самому следует прислушаться к собственным словам.

Когда мы вернулись домой, я сказал Ирэн, что собираюсь с Алекс навестить Алкимоса Каунидиса. Мне пришла мысль, что если смерть отца как-то связана с «Антуанеттой», то Каунидис – именно тот человек, с которым стоит поговорить. Тем более что теперь явно не имело смысла ждать каких-либо позитивных действий со стороны Феонаса.

Ирэн нарисовала мне, как найти дом Каунидиса, и я поехал за Алекс. По дороге я рассказал ей о последних событиях.

– Что вы намерены делать? – спросила она, когда я закончил свой рассказ.

– Поговорить с Каунидисом. Возможно, он знает, вывозилось ли на «Антуанетте» нечто столь ценное, за что могли бы убить и в наше время. А что потом – не знаю. Наверное, попытаюсь найти пропавший журнал.

– Значит, вы считаете, что напавший на вас человек не нашел его?

– Похоже, что да. Я бы заметил, если бы он что-нибудь унес. Насколько я понял, он довольно тщательно обшарил «Ласточку». Но для большей уверенности я хотел бы осмотреть ее еще раз.

Я подъехал к причалу и остановился возле «Ласточки». Со вчерашнего вечера ничего не изменилось. Вдвоем мы обошли все судно вдоль и поперек, но после двухчасовых поисков я уверился, что журнала там нет.

Покинув «Ласточку», мы поехали на север к Ставросу, а оттуда – по дороге, которая вела к восточному побережью. Наш путь лежал через широкую долину с более плодородной землей, чем в других частях острова. Здесь в основном занимались земледелием. Мы проезжали поля, где росли овощи, и фруктовые сады с дозревавшими лимонами и апельсинами. Мы проехали указатель на Платритиас. Вдалеке невысокий холм венчала небольшая церковь. Я вспомнил, как мальчиком ездил туда на раскопки, которые проводил отец. Тогда обнаружили могилы и остатки зданий, относившиеся к микенской культуре. Вполне возможно, что там мог располагаться и храм Афродиты, хотя ничего похожего так и не нашли.

У Фрикеса, рыбацкой деревушки, приткнувшейся у маленькой бухточки, мы остановились. Возле самого пляжа сгрудились кафе и таверны, немного потеснившись, чтобы дать место нескольким лавочкам, которые торговали сувенирами для туристов. Бухту окружали горы, а с юга, прямо за деревней, метрах в двадцати над дорогой стоял разрушенный каменный форт. У подножия скалы прямо под ним, находилась мемориальная доска, о которой нам говорил Каунидис.

С ЭТОЙ СКАЛЫ 13 СЕНТЯБРЯ 1944 ГОДА ПАРТИЗАНЫ ГРЕЧЕСКОГО СОПРОТИВЛЕНИЯ САМООТВЕРЖЕННО АТАКОВАЛИ ФАШИСТСКОЕ СУДНО «АНТУАНЕТТА», ВПИСАВ ЭТИМ ПОДВИГОМ ЕЩЕ ОДНУ СЛАВНУЮ СТРАНИЦУ В БОРЬБУ НАШЕГО НАРОДА ПРОТИВ ФАШИЗМА.

ПОМНИТЕ: КАЖДАЯ ПЯДЬ НАШЕЙ ЗЕМЛИ – ГЕРОИЧЕСКИЙ ПАМЯТНИК.

В КАЖДОЙ ПРИГОРШНЕ МОРЯ – ТЫСЯЧИ КАПЕЛЬ КРОВИ!!!

Скала над табличкой была испещрена оспинами и выбоинами – следами от пуль и осколков. Было трудно представить эту мирную гавань полем битвы. Фрикес – живописная деревушка – уютно устроился в объятиях зеленых холмов. Столики и тенты гостеприимно теснились вдоль набережной. А неподалеку, в глубокой чистой воде, стояли несколько ослепительно белых яхт и ярко раскрашенные лодки местных рыбаков. Старые оливковые деревья предлагали желанную тень. А шестьдесят с лишним лет тому назад это спокойствие могло внезапно взорваться грохотом пулеметного огня, горячими вспышками пламени, запахом пороха и воплями умирающих людей.

За Фрикесом дорога в Киони, где жил Каунидис, петляла мимо многочисленных живописных бухточек, окаймленных белой галькой пляжей. Постепенно она взбиралась на крутой холм, откуда открывался прекрасный вид на море с островами на горизонте. Вблизи берега изумрудно-голубоватая вода была настолько чистой, что даже с большой высоты можно было увидеть морское дно. Дальше синева становилась темнее, и взбитая ветром поверхность моря покрывалась белыми мазками барашков.

Под нами показался Киони с его маленькой, но глубокой гаванью, окруженной такими отвесными стенами холмов, что прилепившиеся к ним домики невозможно было соединить дорогами – а только ступеньками и узкими проходами. Дома были выкрашены в пастельные желтые, розовые и голубые цвета. Отдельные дома были просто белыми, отражая почти ослепительный блеск яркого солнца. Пурпурная бугенвиллея, росшая в трещинах стен и террас, соперничала с алой геранью, напоминая пятна краски, упавшие с небрежно брошенной кисти.