Стюарт Харрисон - Улыбка Афродиты

Слушая его, я не мог не удивляться, как точно он все помнит, хотя уехал на материк еще молодым человеком, соблазнившись сильным желанием преуспеть. Когда совсем стемнело, зажгли лампу. Множество ночных мотыльков и мошек слетелись на огонь. Элени принесла свечу, которая издавала необычно сильный аромат, отпугивавший насекомых. Казалось, что желтый свет лампы окружает нас, как кокон, за которым царила густая тьма. Появились звезды, и меня охватило странное чувство, вероятно усиленное выпитым вином. Мы находились высоко над морем и в то же время близко к краю скалы, и мне казалось, что мы больше не на твердой земле, а бесшумно плывем в пространстве.

Когда убрали остатки обеда, Каунидис собрался рассказать нам окончание истории, происшедшей во время войны.

– Прежде чем я продолжу рассказ Ирэн, вы должны узнать о других событиях на Кефалонии, поскольку они важны, если вы хотите понять, что здесь произошло, – сказал он.

Его произношение английских слов и слегка замысловатое построение фразы придавали почти поэтическое звучание повествованию, делая сам рассказ ненавязчивым и пробуждающим воображение. Лампу немного притушили, оставив совсем слабый огонек, отчего Каунидис превратился в темный силуэт. Казалось, что за террасой в темноте двигаются какие-то тени и прошлое оживает…

Партизанами на Кефалонии руководил коммунист по имени Меткас. Они постоянно не давали покоя немцам, уничтожая технику и сообщая союзникам разведданные. Но когда война в Европе изменила ход и союзники начали наступать на всех фронтах, Меткас стал в открытую нападать на немецких оккупантов. В ответ штандартенфюрер СС Манфред Берген, назначенный командующим гарнизонами на Кефалонии и соседних островах, объявил, что за любое нападение на германские войска гражданское население будет подвергаться немедленным репрессиям.

Меткас знал об этом постановлении, когда с группой партизан сидел за деревянным столом в домике на окраине городка Валсамата. Комнату слабо освещало несколько свечей, догоравших в лужицах застывавшего воска на грубых сосновых досках стола. Пламя колебалось от сквозняка, тянувшего в дверные щели, в глазах присутствующих отражался свет. Все собравшиеся были небритые и загорелые. Их лица с многодневной щетиной скрывались в густой тени. Люди с мрачным видом бесстрастно слушали план Меткаса. Он ткнул пальцем в карту, показывая на деревню на горе Эн. Недалеко от нее немцы построили передающую радиостанцию – стратегически важный объект, который охранялся постоянным гарнизоном.

– Атакуем здесь, – сказал Меткас. – С вершины горы.

Его голос звучал резко, толстые пальцы почернели, но не от грязи, а от въевшихся чернил. Бывший до войны учителем, Меткас являлся убежденным коммунистом и ненавидел фашизм. Когда Грецию оккупировали итальянцы, он преподавал в школе на Левкаде. Он сразу понял, что пришло его время. По мнению Меткаса, война была не только несчастьем для его страны – он надеялся, что благодаря ей его соотечественники наконец очнутся от летаргии. Он сразу вступил в группу Сопротивления Национально-освободительного фронта, целью которого было сначала изгнать оккупантов из страны, а потом, что еще более важно, установить свое влияние и привести к власти в Афинах коммунистическое правительство.

Первой операцией, в которой принял участие Меткас, было нападение на итальянские войска, расквартированные на Левкаде. Захваченные врасплох солдаты не оказали серьезного сопротивления. Командовавший ими офицер сдался после того, как несколько его подчиненных были убиты, а остальные сложили оружие. Именно Меткас, отобрав у офицера пистолет, отвел его к стене и выстрелил ему прямо в лоб. Он на всю жизнь запомнил выражение ужаса, смешанного с надеждой, которое было на лице того офицера. Вскоре после этой операции его послали на Кефалонию организовывать группу Сопротивления, пока это не сделали монархисты.

Меткас обвел взглядом сидевших за столом людей, вместе с которыми сражался несколько последних лет. Они все время меняли свое местоположение, жили в лесах, на холмах и горах, сначала скрываясь от итальянцев, затем от немцев, спускаясь в порты, чтобы собирать разведывательные данные, совершать диверсии и иногда – нападать на немецких солдат. Он знал, что из пяти человек, сидевших с ним за столом, может положиться на двоих, бывших, как и он сам, убежденными коммунистами. Остальные трое были сторонниками правых монархистов и сидели рядком по другую сторону стола.

Один из них, Арис Гратсос, перехватил его взгляд. Меткас и Арис знали друг друга дольше всех. Они сражались плечом к плечу, защищая спину друг друга. Арис, как и остальные, был руководителем маленького отряда. Старше Меткаса лет на десять, он уже перешагнул шестой десяток. Плотный, решительный человек со шрамом на лбу от осколка гранаты, чуть не убившего его. Меткас собрал группы вместе, убеждая каждого командира, что надо действовать согласованно, и именно Арис понял логику этого довода и уговорил остальных монархистов присоединиться к ним. Меткас знал, что однажды ему придется убить Ариса. При этом он испытывал легкое сожаление, но личные чувства не имели значения, если Греции после войны суждено стать настоящим коммунистическим государством. После ухода немцев образуется некий вакуум, в котором начнется нешуточная борьба за власть. Таких людей, как Арис, придется уничтожить, прежде чем они станут угрозой. Это был всего лишь вопрос времени.

Меткас опять обратился к карте. Сначала надо разбить немцев.

– Пока Кимон и его люди атакуют передающую станцию, остальные нападут здесь, в Саме, – продолжал Меткас. – Как только немцы поймут, что станция находится под обстрелом, они пошлют людей из Самы на помощь. Тогда Арис и я атакуем тех, кто останется в гарнизоне, а вы, кто не будет задействован на станции, обстреляете корабли в гавани.

Он выдержал паузу, оценивая реакцию остальных. Это был смелый план. Кимон отвлечет немецкие силы от охраны порта, оставив без достаточной охраны канонерку и два судна снабжения, о приближении которых им сообщила разведка союзников. Суда снабжения, груженные стратегически важным вооружением и боеприпасами, с пехотой на борту, прибудут в Саму ночью.

Все молчали. Командиры отрядов понимали, что подобное нападение повлечет за собой суровое наказание. Эсэсовец Берген зарекомендовал себя как человек беспощадный, и каждый из сидевших за столом отдавал себе отчет, что независимо от результатов выполнения этого плана гражданское население острова заплатит по самому большому счету. Затем Меткас спросил каждого из них, бросят ли они своих людей в бой и поддержат ли операцию. Один за другим командиры ответили утвердительно. Через час они поодиночке выскользнули в темноту.