Фоссум Карин - Не оглядывайся!

Зато Сейер мог. Возможно, он снес голову своему отцу-по трезвом размышлении убил спящего человека.

– Это Хальвор сидит у вас? – продолжал Холланд.

– Мы отпустили его, – успокаивающе ответил Сейер.

– Но за что, во имя всего святого, вы посадили его?

– Это было необходимо. Больше я ничего не могу об этом сказать.

– «В интересах следствия»?

– Точно.

Вошла фру Холланд с четырьмя чашками и кексом в миске.

Сейер бесцельно выглянул в окно.

– Пока мне больше нечего сказать.

Холланд печально улыбнулся.

– Разумеется. Мы, вероятно, окажемся последними, кто услышит имя убийцы, так я себе это представляю. Газеты обо всем узнают гораздо раньше нас.

– Обещаю, что нет.

Сейер посмотрел прямо в глаза Эдди Холланда, большие и серые, такие же, какие были у Анни. Сейчас они были до краев наполнены болью.

– То, что вы читаете о чем-то в газете, не означает, что мы выдаем им информацию. Когда мы кого-нибудь арестуем, вы будете в курсе. Я обещаю.

– Никто не рассказал нам о Хальворе,- тихо заметил Эдди.

– Только потому, что мы не верили в его виновность.

– Теперь, когда я обо всем подумал, – пробормотал Холланд, – я не уверен, что готов узнать правду о том, кто это сделал.

– Что это ты такое говоришь? – Ада Холланд вошла в гостиную с кофе и ошеломленно посмотрела на мужа.

– Это не играет уже никакой роли. Это был просто чудовищный несчастный случай. Которого нельзя было избежать.

– Почему ты так говоришь? – срывающимся голосом спросила она.

– Она и так должна была умереть. Поэтому убийство не сыграло никакой роли… – Он уставился в пустую чашку, поднял ее и наклонил, как будто хотел вылить на пол горячий кофе, которого на самом деле в чашке не было.

– Убийство есть убийство,- сдержанно, но твердо сказал Сейер. – У вас есть право знать имя убийцы и причину смерти вашей дочери. Это может занять много времени, но в конце концов я выясню это.

– Много времени? – Холланд вдруг снова горько улыбнулся. – Анни медленно разлагается, – прошептал он.

– Эдди! – измученно воскликнула фру Холланд. – У нас же есть Сёльви!

– У тебя есть Сёльви.

Он поднялся и вышел, исчез внутри дома и остался там. Никто не пошел за ним. Фру Холланд в отчаянии пожала плечами.

– Анни была папиной дочкой,- тихо сказала она.

– Я знаю.

– Я боюсь, что он больше никогда не станет таким же, как прежде.

– Не станет. Как раз сейчас он занимается тем, что приспосабливается к другому Эдди. Ему нужно время. Возможно, ему станет легче в тот день, когда мы выясним, что случилось на самом деле.

– Я не знаю, осмелюсь ли я узнать.

– Вы чего-то боитесь?

– Я боюсь всего. Я без конца представляю себе все, что могло произойти там, наверху, у озера.

– Вы можете рассказать мне что-нибудь об этом?

Она покачала головой и потянулась за чашкой.

– Нет, не могу. Это просто фантазии. Если я озвучу их, вдруг они станут реальностью.

– Сёльви вроде бы держится хорошо? – он решил сменить тему.

– Сёльви сильная девочка,- в голосе матери прозвучала неожиданная твердость.

Сильная, подумал он. Да, возможно, это то самое слово. Возможно, как раз Анни была слабой. У него в голове происходила тревожная переоценка ценностей. Ада вышла за сахаром и сливками. Вошла Сёльви.

– Где папа?

– Он сейчас придет! – громко и властно выкрикнула фру Холланд из кухни, возможно, в надежде, что Эдди услышит ее и снова вернется. Не Анни мертва, подумал Сейер. Семья начинает разваливаться, трещит по швам, в корпусе большая дыра, и вода затекает внутрь, а эта женщина затыкает щели старыми фразами и словами, чтобы удержать лодку на плаву.

Ада налила ему кофе. Палец Сейера не пролез в ручку чашки, и ему пришлось держать ее обеими руками.

– Вы все время спрашиваете «почему», – устало сказала Ада Холланд.- Как будто у всего всегда есть разумная причина.

– Не обязательно разумная. Но причина, разумеется, была.

– Значит, вы хорошо понимаете их? Этих людей, которых сажаете за убийство и моральное уродство?

– Иначе я не смог бы делать свою работу. Он отпил еще кофе и подумал о Хальворе.

– Но должны же быть исключения?

– Они очень редки.

Она вздохнула и посмотрела на дочь. – А что ты думаешь, Сёльви? – серьезно спросила она. Тихо, с совершенно новым для нее выражением, раньше он не слышал, чтобы Ада так говорила. Как будто хотела пробиться сквозь хаос, царивший в легкомысленной голове дочери и найти ответ, неожиданный, все объясняющий ответ. Как будто она вдруг обнаружила, что единственная дочь, которая у нее осталась, – не такая, какой она представляла ее себе раньше, возможно, она нашла у нее неожиданное сходство с Анни.

– Я? – Девушка удивленно посмотрела на мать. – Я, знаешь, никогда не любила Фритцнера из дома напротив. Я слышала, он вечно сидит в парусной лодке посреди комнаты и читает целыми ночами, а в держателе для бутылок у него бутылка пива.

Скарре выключил почти весь свет в офисе. Осталась гореть только настольная лампа, шестьдесят ватт; в белом круге ее света валялись бумаги. Принтер мягко и ровно гудел, выплевывая последнюю страницу, заполненную его любимым шрифтом – «Palatino». Краем глаза он увидел, как открылась дверь и вошел человек. Он хотел посмотреть, кто это, но из принтера как раз выпал листок. Он наклонился и подхватил его, выпрямился – ив этот момент в поле его зрения попала фигурка, лежащая на белом листе бумаги. Бронзовая птичка на шесте.

– Где? – быстро спросил он.

Сейер сел.

– Дома у Анни. Сёльви разбирала вещи Анни, и эта фигурка лежала среди них, завернутая в газету. Я побывал на могиле. Птица, без сомнения, отломана от памятника Эскилю. – Он взглянул на Скарре. – Но она могла получить ее от кого-нибудь.

– От кого, например?

– Не знаю. Но если взяла ее сама, то есть пошла на могилу и под покровом темноты отколола от могилы фигурку с помощью какого-нибудь инструмента, то это… почти кощунство. Ты не находишь?

– А Анни не была способна на кощунство?

– Не знаю. Я уже ни в чем не уверен.

Скарре повернул абажур лампы так, что на стене появилась идеальная полная луна. Они сидели и смотрели на нее. Повинуясь внезапному импульсу, Скарре поднял птицу на шесте и пронес перед лампой, раскачивая туда-сюда. Силуэт, который возник на фоне «луны», был похож на тень огромной пьяной утки, возвращавшейся домой с пирушки.

– Йенсволь перестал тренировать команду девочек, – сказал Скарре.

– С чего бы это?

– Слухи начали расползаться. Дело об изнасиловании вышло наружу. Девочки отказались к нему ходить.

– Ничего удивительного. Тайное всегда становится явным.

– Фритцнер прав: настали трудные времена для очень многих, и они продлятся до тех пор, пока не найдется виновный. Но ведь это будет уже совсем скоро, ведь ты уже распутал все нити, не так ли?