Арсен Ревазов - Одиночество-12

– Мотя, сзади! – закричал я, но было поздно.

Через несколько секунд и Мотя, и Антон стояли с заломленными руками, на которых поблескивали наручники.

Все, что происходило дальше происходило автоматически и помимо моего желания. Меня словно вынесло какой-то внутренней волной из-за кафедры и донесло до жирандолей, в которых стояли факелы. Я выдернул одну из них из стены. У нее оказался вполне острый конец. Достаточно острый для того, что я задумал.

– Дина, – заорал я. – Я сейчас убью себя, слышишь? Я сейчас себя убью.

Жирандоль была приставлена к моей груди острым концом. Я держал ее обеими руками. Все что мне было надо сделать, – это оступить на два шага назад и броситься на пол упираясь ею в сердце. Кажется, так покончил с собой Саул. Дина поняла, что я в совершенном остервенении, поэтому закричала: «Всем стоять!»

И все замерли.

– Я хочу, чтоб все остались живы, Дина! – продолжал орать я. – Слышишь?!! Я хочу, чтобы все остались живы! Отмени все!! Отпусти всех или я убью себя!

Дина прошлась вдоль кафедры, посматривая то на меня, то на серых пиджаков, то на ребят. Я сжимал жирандоль и внимательно следил за происходящим, понимая, что может произойти что угодно. Наконец Дина подошла ко мне. В глазах у нее горело принятое решение.

– Хорошо, дорогой брат! Я не ожидала от тебя такой сообразительности. И такой решимости. Хорошо. Ты ухитрился не проиграть. Ты добился ничьей. За тебя я отменю ядерную катастрофу, и мир сохранится. Хотя кое-что в нем изменится. Ради тебя я не трону Машу. Пусть рожает, кого хочет. Больше того: ради тебя я готова отпустить Антона с Матвеем. Разумеется, после некоторых операций над их мозгами. Это щедрое предложение. Это самое щедрое предложение в моей жизни. Потому что, делая его, я рискую жизнью. Более того, я подвергаю риску Братство. Но я знаю, что иначе ты не согласишься. А ты очень нужен мне, мой единственный брат. Ты согласен?

– Мне нужны гарантии!

– Гарантии? – нараспев произнесла Дина. – Гарантии? Да ты же всегда сможешь повторить свой фокус с жиранадолью…

– Учитель приказал всем радоваться, потому что страшные события еще только наступают…

Я посмотрел на Антона. Мне показалось, что вокруг его головы появился нимб. И вокруг головы Моти – тоже. Наверно, от факелов расположенных прямо за их головами. Или у меня что-то случилось с глазами.

– Что это, Антон?

– Старинная израильская песня.

– Да какая разница? – лениво вмешался Матвей. Слишком лениво для человека, которому заломали руки. – Мы дрались, как могли. И рано или поздно мы все равно победим.

Я обреченно кивнул. Дина улыбнулась и достала шприц. «Сестричка, да ты – хищница!» Я вдруг перешел на английский и я почти закричал: «Nail me to your cross and break me, bleed me beat me kill me take me now before I changed my mind». [123]Дина покачала головой: «Я не Бог. Ты не к тому обращаешься». Она уколола меня в открытое плечо одной рукой. Очень выверенное движение. Очень тонкое. Грациозное. «Музыку, – пробормотал я, – тогда включи музыку, раз ты не Бог. Классическую». И отрубился.

…Учитель приказал всем радоваться…

Бамболео, бамболеа! Потому что я так предпочитаю жить. Нет прощения от Бога. Ты моя жизнь. Ты моя судьба. Судьба заброшенности. Такая же, как вчера. Такая же, как я… (исп.)

Родители – советские дипломаты. Лицемерили (по крайней мере с сыном) – криво. Сын связался с люберецкими. Сначала подсел. Потом отполз. И молодец – силы воли и мозгов хватило. Да и люберецкие вскоре рассосались, как жена после сеанса Кашпировского. Родители в последнем пароксизме власти устроили его торговать цветметом, после чего отползли на пенсию. Мотя с честью выдержал испытание деньгами и, придя в себя от виски и кокаина, выяснил, что просрал не все. У него оказалось по 10–15 % акций в двадцати-тридцати странных маленьких компаниях – от троллейбусного парка до моего агентства. И компания, которая этими забавными активами управляла.

Он закончил мехмат МГУ и уехал в Израиль в 1991 году, когда уезжали многие, поэтому, вместо того чтобы продолжать исследования в области теории чисел (хотел бы я знать, что это такое), он начал приобретать практические навыки в области доения коров, сбора апельсинов и прополки кактусов.

В конце концов он, разумеется, поступил в докторантуру и даже закончил ее, но затем вернулся в Россию, потому что оставаться в Израиле или ехать дальше в Штаты или Канаду Антон не хотел.

В России он занялся маркетингом и почти моментально сделал карьеру, заняв позицию директора по маркетингу крупнейшей российской компьютерной корпорации Hi-Tech Computers.

В маркетинге и рекламе он разбирался, как Огилви. Договаривался с людьми, как Талейран. Связи у него были, как у рок-звезды или руководителя фракции Думы.

«У меня вчера с женой была оговорка прямо по Фрейду». – «Как это?» – «Да вот сидим мы за обедом. Думаю попросить ее передать мне хлеб с маслом. А вырывается: „Сука! Блядь! Видеть тебя не могу! Всю жизнь мне испортила!“»

Фиксированная сумма, не зависящая от объема выполненной работы.

http://www.prokofiev.ru/prikol/video/v-5/tide.htm

И ты ничего не видишь в ее глазах. Ни одного признака любви за слезами, выплаканными по никому. Любви, которая могла бы длиться годы. (англ.)

Ты остаешься дома, она уходит. Она говорит, что когда-то давно знала человека, но теперь его нет. И он ей не нужен. (англ.)

Лежи там, Генри Ли. Лежи, пока плоть не опадет с твоих костей. Потому что твоя девушка в веселой зеленой стране, может ждать вечно, пока ты вернешься.

И ветер воет, и ветер стонет. Маленькая птица села на Генри Ли. (англ.)

У водителя трейлера-холодильника, везущего двух пингвинов в московский зоопарк, ломается холодильная установка. Он обращается за помощью к менту. Мент останавливает «шестисотый» и говорит: «Включите кондиционер на полную и отвезите этих двух в зоопарк». В конце дня перед сменой мент видит тот же «шестисотый», который едет с теми же двумя пингвинами обратно. Он останавливает его и начинает материться: «Я же сказал – в зоопарк!» – В «шестисотом» удивляются: «Так в зоопарке были, в планетарии были – вот на дачу едем».

http://www.humanities.edu.ru/db/msg/39915

Ефрем (Эфраим) и Манассия (Менаше).

В 67 томе Брокгауза и Эфрона, 1902 года выпуска, сразу за статьей о Туссен-Лювертюре идет статья о Тутеллариях (252 страница.)

На небе ты звезда, которая не сияет. На море песок, который не мокнет. Рассеяв во всем мире скалы и море, бедная земля, наполненная любовью, окружает красавицу, также полную любви. (португ.)