Питер Джеймс - Убийства в стиле action

– Вы сюда прибыли раньше меня, мисс Паркс. На данной стадии никаких комментариев. Сначала надо выяснить, кто она такая.

– Кто она была такая, – поправила журналистка.

– Ну, если вы так педантичны, дождемся хирурга, который удостоверит, что она в самом деле мертва.

И Флетчер вызывающе усмехнулся, ни от кого не дождавшись ответной улыбки.

11 сентября 2001 года

В пикапе все по-прежнему молчали, кроме болтавшего без умолку водителя, напоминавшего телевизор в баре, включенный на невыносимую громкость. Ронни пытался расслышать новости по автомобильному радиоприемнику и собраться с мыслями, а шофер мешал тому и другому.

Кроме того, из-за сильного бруклинского акцента Ронни почти его не понимал. Но нельзя грубо заткнуть рот человеку, любезно предложившему его подвезти. Поэтому он так и сидел, слушая вполуха, кивая время от времени, иногда бормоча: «Угу… Неужели?.. Не шутите?..» – в зависимости от обстоятельств.

Мужчина разнес в пух и прах почти все национальные меньшинства, проживающие в Великой стране, и начал рассуждать о своих приятелях из Южной башни, от души их ругая. А заодно и местную налоговую службу вкупе со всей налоговой системой Соединенных Штатов.

Милостиво замолчал на несколько минут, дав поговорить приемнику. Сидевшие позади призраки хранили молчание. То ли слушали радио, то ли пребывали в шоке, ничего не соображая.

Приемник монотонно бормотал одно и то же, рассказывая об уже известных Ронни событиях:

«Джордж Буш собирается скоро что-то сказать. Тем временем мэр Джулиани едет в центр города. На Америку совершено нападение. Ожидайте дальнейших известий».

План потихоньку формировался в уме.

Машина летела по широкой тихой улице. Справа обыкновенная трава, деревья, фонарные столбы. За лужайкой дорожка – пешеходная или велосипедная, дальше железнодорожные рельсы, еще дальше параллельная улица, вдоль которой по обеим сторонам стоят легковые автомобили и грузовики и не столь высокие, как на Манхэттене, жилые дома из красного кирпича. Приблизительно через полмили возникли большие прямоугольные одиночные здания, вероятно с отдельными или двумя смежными квартирами. Кажется, благополучный район. Симпатичный, спокойный.

Мимо промелькнул дорожный указатель с надписью «Оушн-Парквей».

Ронни увидел пожилых супругов, медленно шагавших по тротуару, и задался вопросом, известно ли им о разворачивающейся неподалеку трагедии. Скорее всего, неизвестно. Если бы что-то слышали, наверняка сейчас прилипли бы к телевизору. Кроме них, вокруг ни души. Положим, в такое время в будний день почти все обычно находятся на работе. Хотя матери все же должны возить младенцев в колясках. Хозяева должны выгуливать собак. Молодежь должна бродить по улицам. А кругом никого. Даже машин на дороге мало. Слишком мало.

– Где мы? – спросил Ронни у водителя.

– В Бруклине.

– Вот как, – пробормотал он. – Все еще в Бруклине.

Табличка на здании извещала: «Центральная ешива». [7] Ешива – еврейский университет, высшее учебное заведение. Кажется, будто они едут сто лет. Ронни даже не представлял себе, что Бруклин такой большой. Настолько большой, что в нем можно затеряться, исчезнуть.

Припомнились строчки из пьесы Марло «Мальтийский еврей», которую он недавно смотрел в брайтонском Королевском театре вместе с Лоррейн и Клингерами.

Это было в другой стране.

И вдобавок девчонка мертва.

Улица впереди упиралась в тупик. Проехали перекресток, за которым красивый красный кирпич сменился современными бетонными плитами. Неожиданно помчались по темно-зеленой железнодорожной стальной эстакаде.

– Весь этот чертов район теперь русский, – объявил водитель.

– Какой? – не понял Ронни.

Мужчина указал на пестрые кричащие вывески. «Ателье маникюра», «Музыкальная, художественная и спортивная школа имени Шостаковича», «Аптека»… Сплошная кириллица. Не читая по-русски, половины не разберешь. А Ронни ни слова не знает.

Потом понял.

– Маленькая Одесса, – разъяснял шофер. – Целая колония, черт побери. Раньше такого не было, когда я был мальчишкой. Перестройка, гласность, понял? Знаешь, им выезжать разрешили. Все сюда ринулись. Весь мир переменился, понимаешь, о чем я толкую?

Ронни испытывал искушение заткнуть водителю рот, напомнив, что мир однажды переменился и для американских аборигенов, но не хотел, чтобы его вышвырнули из пикапа.

Поэтому просто пробормотал:

– Угу.

Повернули направо в тупик. В дальнем конце ограждение из черных столбиков, за ним берег и океан.

– Брайтон-Бич. Хорошее место. Безопасное. Никаких самолетов, – сказал мужчина, намекнув, что поездка окончена. Оглянулся на сидевшие позади призраки. – Кони-Айленд. Брайтон-Бич. Мне надо обратно вернуться, к заказчикам, за снаряжением и прочим барахлом. Барахло-то дорогое.

Ронни отстегнул ремень безопасности, горячо поблагодарил водителя, пожал крупную мозолистую руку:

– Будь здоров, старик.

– И вы тоже.

– Не сомневайся.

Открыл дверцу, спрыгнул на асфальт. В воздухе стоит привкус морской соли. И слабый запах гари и авиационного горючего. Такой слабый, что вернулось чувство безопасности. Однако не такой слабый, чтобы забыть пережитое.

Даже не оглянувшись на призраков, Ронни направился к тротуару, почти подпрыгивая на ходу, вытаскивая телефон из кармана, убеждаясь, что он действительно отключился.

Остановился, глядя вдаль за песчаный берег на широкий, покрытый рябью зеленовато-голубой океан и далекую землю за ним, затянутую дымкой. Сделал глубокий вдох, другой. План еще совсем смутный, над ним надо работать.

Хотя чувствуется восторг. Вдохновение.

Мало кто в Нью-Йорке чувствовал вдохновение и восторг утром 11 сентября. Кроме Ронни Уилсона.

Октябрь 2007 года

Эбби сидела согнувшись, держа чашку с чаем в дрожащих руках, пристально глядя сквозь планки жалюзи вниз на улицу. Глаза воспалились, горели после трех бессонных ночей подряд. В душе смерчем вился страх.

«Я знаю, где ты».

У входной двери стоит упакованный, наглухо застегнутый чемодан. На часах 8:55. Через пять минут, как только начнется рабочий день, можно сделать звонок, к которому она готовилась со вчерашнего дня. Забавно – всю жизнь не любила утро понедельника. А вчера только к нему и стремилась.

Никогда она еще так не боялась.

Если не ошибается, не паникует без всякой причины, то он где-то рядом, следит, выжидает. Нашел ее. Следит, выжидает и злится.

Неужели сам вывел из строя лифт и сигнальную кнопку тревоги? Знал, что надо делать? Эти вопросы снова и снова крутятся в голове.

Ведь он был когда-то механиком. Имел дело с техникой и электрикой. Но зачем надо было портить лифт?