Тони Стронг - Приманка

– Постой! – восклицает Дан. – Направь сюда свет.

Харолд поворачивает фонарь на бальзамировочном столе в угол зала.

– Что там такое?

Дан разглядывает какой-то предмет на полу. Это небольшой черный диск чуть больше монеты.

– По-моему, это крышка от фотообъектива, – говорит наконец он.

– Слишком мала, – возражает Харолд.

– От цифровой фотокамеры. У моего брата Эда есть такая. Объективы у них потоньше. – Оглядывается по сторонам. – Есть пластиковые перчатки?

– Конечно.

Харолд достает пару нитриловых перчаток. Полицейский надевает одну и поднимает диск.

– Похоже, он делал снимки. Может, какой-нибудь школьник взялся за это на спор. Пока ничего больше сказать нельзя. Но следует быть начеку, вдруг такое случится снова.

Через два дня Кристиан приезжает в больницу с незнакомым врачом. Клэр догадывается, что тот каким-то образом работает на Воглера. Зовут его доктор Феликс. Он высоким тонким голосом задает ей несколько вопросов, потом подводит к окну, чтобы осмотреть при свете. Затем говорит санитару у двери, что хочет видеть доктора Баннермана, и плотно сжимает губы. Санитар мямлит, что доктора Баннермана в больнице нет, и Клэр видит, как губы доктора Феликса сжимаются еще плотнее. Он долго говорит что-то санитару вполголоса. Вскоре появляется заметно взволнованный Баннерман, и доктор Феликс отводит его в сторону. Баннерман не надел халата, и Клэр видит, что он потеет. Потом доктор Феликс возвращается и спокойно говорит Кристиану:

– Все улажено. Можно ехать.

– Спасибо за визит, – произносит Клэр. – Приедешь еще, Кристиан?

– Дадите нам минутку? – просит тот доктора.

– Разумеется, – отвечает Феликс с любезностью человека, знающего, что каждая минута, которую он предоставит им, будет оплачена.

Когда они остаются одни, Кристиан сообщает:

– Клэр, ты поедешь с нами. Доктор Баннерман признал, что ты не нуждаешься в его услугах. Пока тебе не станет лучше, будешь жить у меня. Таким образом, полицейским придется следить только за одной квартирой – если это тебя устраивает.

– Конечно, устраивает.

– Хорошо. Поговорим подробнее через несколько дней, когда твой организм очистится от этих лекарств.

Гленн Ферниш склоняется над Эллен Вортенссен и смотрит в темно-синие глаза девушки. Нежно, почти благоговейно выдавливает каплю клея в самый центр радужной оболочки. Потом опускает большим пальцем веко и ждет несколько секунд, чтобы клей засох.

Эта беременная девушка повесилась на балке надворной постройки позади фермы родителей. Ее вынули из петли два дня назад, ее глаза уже стали матовыми, а налитые кровью роговые оболочки подернулись пленкой разложения, похожей на катаракту.

Падение было слишком коротким, чтобы сломать шею девушки. Пытаясь повеситься, она удавилась. Кровеносные сосуды в глазах и под нежной кожей щек полопались, отчего она выглядела шестидесятилетней бродяжкой.

С заклеенными глазами девушка выглядит лучше, словно только что вернулась с верховой прогулки по утреннему морозцу, думает Гленн. Но вскоре, когда он примется работать тонизатором кожи, от розоватого цвета не останется и следа.

Гленн снова наклоняется над ней, чтобы придержать второе веко. И – он не может совладать с собой – видя бледные, сухие, как у статуи, губы девушки, он бережно касается их ртом, берет ее нижнюю сухую губу своими влажными, втягивает в рот и вдыхает смрадный, зловонный запах…

– Эй, Гленн!

Молодой человек испуганно отскакивает. Он забыл, что не один и сейчас не личное время, а обычный рабочий день в подготовительном зале. У двери стоит Алисия.

Гленн не сводит с нее взгляда, ожидая, чтобы девушка завопила, сделала первый шаг. Он уже знает, что ее придется убить.

Алисия улыбается:

– Я не скажу, если будешь помалкивать.

– Ты не… испугалась? – удивляется Гленн.

– Нет, – усмехается Алисия. – Думаешь, когда я была помладше, не пользовалась возможностью как следует посмотреть на парней, попадавших сюда? Наверное, мы, морговские крысы, все одинаковые.

– Наверное, – бормочет он.

– А потом, сам знаешь, что говорят о работе с мертвыми, – продолжает она, подходя вплотную к Гленну.

– Что?

– Что она возбуждает, – шепчет Алисия и хихикает. – Таким образом природа обеспечивает сохранение вида. Всякий раз, видя труп, мы хотим трахаться. – Берет Гленна за руку. – Папа на похоронах.

– Знаю.

Алисия ведет ладонью по его руке, гладит пальцы, касается спереди брюк. От того, что обнаруживает там, ее улыбка становится еще шире.

– Можно поехать к тебе?

Мысли Гленна мечутся.

– Едем, – решает он. – Я очень настроен.

– Да… – произносит Алисия, разглядывая фотографии на стенах в его квартире.

Там шесть снимков, увеличенных до размера два фута на три. На них морской окунь, которого Гленн купил в продовольственном магазине. Он ежедневно в течение недели делал по снимку, запечатлевая изменения цвета: чешуя становилась сначала фиолетовой, потом черной. В конце концов от рыбы остались только кости в подернутой плесенью радужной студенистой массе.

– Красивые, – говорит Алисия. – Странные, но красивые.

Стоящий за ее спиной Гленн кивает.

– Рембрандт считал, что лучший плод для натюрморта тот, который начинает гнить.

– То есть это разложение, но ты останавливаешь его фотографией. Интересно.

– Да, – кивает Гленн, удивленный, что она так быстро поняла его искусство. На миг задумывается, что если эта девушка и он… нет, это невозможно, у него за спиной слишком много призраков. – Это часть… одного проекта, – добавляет он.

Оба стоят, занятые своими мыслями.

– Где спальня? – наконец спрашивает Алисия. – Там?

– Да.

Гленн идет следом за ней, понимая, что ей этого хочется.

– О, и здесь интересно! – восклицает она, рассматривая уничтожитель насекомых, светящийся неоновый круг прямо над подушкой. Шторы задернуты, и комната залита нежно-голубым светом от трубки. – Прикладное искусство?

– Да, – отвечает Гленн.

Алисия вспрыгивает на кровать и поворачивается к нему. Он по глазам видит, что девушка в возбуждении. Она берется за пряжку его брючного ремня.

Гленн смотрит на нее словно в видоискатель кинокамеры. Алисия вынимает его пенис, издавая такие же звуки, как любовники в фильмах, держит его, как нож, которым собирается заколоться. Увлажняет головку слюной, водит ею по губам, словно помадой. Лижет кончик, долго, медленно, время от времени поднимая голову, чтобы посмотреть в глаза Гленну. Просовывает пальцы под мошонку, гладит его яйца, вертит их в пальцах, не понимая, что это бомбы и, взорвавшись, они уничтожат ее и вместе с ней весь мир. Берет в губы головку члена, не понимая, что это пистолетный ствол. Гленн чувствует, как Алисия старается высосать из него силу, пули из пистолета и взрывную энергию из бомб, и подается к ней, но лишь берет ее обеими руками за шею. На ее лице появляется удивленное выражение, но она не прекращает.