Майкл Грубер - Долина костей

— Снисхождение ориша. Джемайя здесь.

Миссис Паз возвращается в комнату, и Лорна в первый раз ощущает прилив настоящего страха, потому что этого не может быть. На плечи наброшена бело-голубая накидка с тысячами нашитых на ткань маленьких морских раковин: этот наряд должен весить футов двадцать, но миссис Паз несет его с такой легкостью, словно он из шифона. Что, впрочем, естественно, учитывая произошедшую с ней метаморфозу. Сейчас она как минимум на десять дюймов выше, чем была мгновение тому назад, и на шестьдесят фунтов тяжелее, ее груди как пушечные ядра, а живот как спина кита. Лицо приобрело строгое, но неизъяснимо доброе выражение, однако это не лицо человеческого существа… Ее волосы свободно струятся вниз по спине плотными тугими кольцами, как будто вырезанные из черного дерева. Барабаны вступают снова, музыканты затягивают песню на каком-то африканском языке. Миссис Паз-Джемайя кружит по залу, приглашая людей танцевать, и что-то шепчет им на ухо. Она приближается к Лорне, увлекает ее на свободное пространство, и вот они уже вращаются и притоптывают вместе.

Лорна заглядывает в глаза ориша, в бездонное море материнства и в тот же миг переносится с этого бембе на веранду их дома на побережье Джерси. Ей четыре года, отец и брат куда-то ушли, оставив их вдвоем с матерью, и теперь они рассматривают собранную Лорной коллекцию ракушек и тихонько переговариваются. Мать читает ей из «Золотой книги раковин». Лорна ощущает йодистое дыхание моря и запах матери, сладкий пот и крем для загара. Спокойствие и любовь.

Это длится всего миг, но настолько реально!

Сейчас Джемайя гладит тело Лорны, ее руки крепкие и нежные, такое ощущение, будто они проникают в ее плоть, лаская изнутри. Она говорит глубоким, вовсе не похожим на громкий говор миссис Паз, голосом, но Лорна не может разобрать африканских слов. Она чувствует, как подгибаются колени, но женщины, стоящие по обе стороны от нее, поддерживают ее. Вместе с ощущением приставленного к горлу ножа на глаза наворачиваются слезы. Только сейчас Лорна осознает, что с того момента, как грянули барабаны, тяжесть осознания неумолимо подступающей смерти временно отступила, но теперь она наваливается с новой силой.

Барабанщики меняют мелодию на неистовую, нервозную, раздражающую. Лорна видит, что Паз вернулся в круг, его взгляд обращен к ней, однако ничто в нем не указывает, что он ее видит. Миссис Паз обнимает его, она возвышается над ним, словно поднимает его как ребенка. Лорна прекрасно осознает, что это невозможно, и в то же время видит все собственными глазами. Между тем внимание собравшихся сосредоточивается на новой танцовщице, круглолицей женщине лет тридцати: она самозабвенно кружится и танцует, делая резкие выпады бедрами и размахивая руками. «Ойя! Ойя!» — декламируют зрители, пока танцовщица не падает в обморок после очередного неистового прыжка. Пожилая кубинка помогает женщине подняться, ей на голову надевают платок из темно-бордового шелка, надевают ожерелье из черепов и вкладывают в руки длинный резной жезл из черного дерева.

Лорна опять обращается за разъяснениями к соседке, и та с благоговейным трепетом в голосе поясняет:

— Ойя, владыка мертвых.

Как оказывается, Ойя здесь, на бембе , популярная фигура: люди проталкиваются к нему, чтобы узнать новости об усопших, прижимая пожертвования (в виде наличности) к скользкой от пота коже. Видимо, удовлетворившись подношениями, Ойя исполняет с несколькими из почитателей неистовый вакхический танец, и внезапно Лорна чувствует, как непреодолимая сила вытягивает ее за руку в круг для пляски со смертью. Пот щиплет ей глаза, и вот почему, наверное, она видит не круглолицую женщину, но изможденного мужчину с глазницами, словно заполненными черным поблескивающим маслом, с ужасом вспоминая демона Эммилу. «Приготовься к тому, что эта твоя жизнь почти закончилась», — говорит ей ориша, и она не может понять, слышит ли эти слова или они звучат в ее голове. Ее переполняют противоречивые ощущения: растерянность, благодарность и отторжение, но более всего, к своему ужасу, глубокое облегчение, ибо вдруг она чувствует родной запах матери. Она знает, что если обернется, то увидит призрак и, лишившись рассудка, с криками убежит в ночь.

К горлу поднимается тошнота. Лорна резко отрывается от партнера и протискивается через толпу к выходу. Снаружи стоит осенняя ночь, обдающая потное лицо прохладой, подобно кондиционеру. Шатаясь, она прислоняется к бордюру, опускается на колени, и ее рвет.

Очистив желудок, Лорна нетвердым шагом удаляется от места проведения бембе , находит машину Паза, садится в нее и в считанные секунды проваливается в благодатный сон.

Когда она пробуждается, рядом с ней Паз, а машина на большой скорости движется в южном направлении, на Ладлем.

— Ты как, нормально? — спрашивает он, заметив, что она шевельнулась.

— Наверное. Что-то стерто, правда. А что случилось с тобой?

— О, они… я участвовал в том, что они называют лимпьеза . Меня помыли и умастили в ванной комнате. Теперь я чист.

— А что они сделали с тобой потом?

— Это трудно описать, — осторожно отвечает Паз.

— А ты попробуй.

Паз оставляет ее просьбу без внимания.

— Я слышал, что Ойя вытащил тебя танцевать.

— Да.

— Комментарии будут?

— Никаких. Ты же мне ничего не рассказываешь.

— Давай ты первая. Ойя показывается не часто и когда появляется, это большое событие. Он сказал тебе что-нибудь?

— Я ничего не смогла понять, — говорит Лорна, и с ее губ невольно срывается стон. — Но… но все равно, Джимми, это был прекрасный вечер, и я хочу заняться сексом как можно скорее!

И его и ее разбирает истерический смех, который трудно остановить. Уже ввалившись в дом Лорны, они продолжают бормотать что-то бессвязное, срывая друг с друга одежду, пока не валятся на пол прямо в холле.

Религия как таковая явилась для меня даром, однако даром столь сложным и многослойным, что он едва ли доступен моему пониманию, хотя я и пользуюсь им подобно тому, как могу эксплуатировать сложный прибор, не понимая его устройства. Да, мне были явлены видения, дано то, что св. Тереза именует «сладостью», а св. Иоанн «объятиями Господа», но я, да простит меня Господь, наверное, уклонилась бы от всего этого, если бы не любила Нору Малвени, о чем расскажу позднее, хотя сразу добавлю, что это вовсе не то, о чем вы, вероятно, думаете.

Римская штаб-квартира ОКХ помещается в огромном строении семнадцатого века, именуемом палаццо Треши, на виа Гуила, между палаццо Риччи и Музеем криминалистики. Вы проходите через железные ворота в стене, сложенной из того пурпурно-коричневого камня, который римские зодчие облюбовали для дворцов, и оказываетесь в мощеном внутреннем дворе с фонтаном и оригиналом бронзового изваяния Мари Анж с умирающим пареньком на руках. На мраморном постаменте высечены имена погибших сестер, и, хотя буковки совсем маленькие, две стороны постамента уже заполнены и начата третья.