Эндрю Уилсон - Лживый язык

На остановке «Сан-Дзаккариа» я нашел, — хотя теперь, разумеется, уже можно было не торопиться, я все равно опоздал, — свободное водное такси, водитель которого, симпатичный мускулистый мужчина с загорелым лицом, грелся на солнышке на набережной в ожидании пассажиров. Мы договорились о цене, и он, взяв мои пакеты, помог мне погрузиться в его катер. Я видел, что водитель настроен дружелюбно и был бы не прочь со мной поболтать, — ведя такси по узким каналам в направлении Кастелло, он постоянно оборачивался и улыбался мне, — но я не был расположен к беседе. И чем больше я убеждал себя, что мне не о чем волноваться — ведь я не совершил ничего дурного, — тем тревожнее становилось у меня на душе. Когда мы приблизились к небольшому каналу, который вел к палаццо Крейса, я увидел целую флотилию гондол, качающихся на темной воде. Как там Крейс недавно высказался о гондолах? «„Лодка с гробом проплывает“. [16] Неполный стих из поэмы Байрона «Беппо» (1818), строфа XIX. Приводится в переводе В. Левика. Байрон», — сказал он. Это было банальное замечание, по сути, клише, но тогда почему-то этот образ подействовал на меня угнетающе.

В палаццо я прибыл в половине двенадцатого. Пробежал по мостику, вошел в дом. Тишина.

— Гордон? Гордон? — закричал я, открывая дверь. — Простите меня за опоздание. Вы не поверите — никак не мог найти водное такси.

Мне никто не отвечал.

Я прошел в гостиную. Никого. На кухне Крейса тоже не оказалось. Я постучал в дверь его спальной комнаты.

— Гордон? Вы там?

Я отворил дверь и увидел, что он лежит на кровати. Спит? Я направился к нему. Паркет заскрипел под моими ногами.

— Не приближайтесь ко мне, — проговорил Крейс, не открывая глаз.

— Простите?

— Вы обещали вернуться в одиннадцать. А сейчас сколько? Недопустимое поведение. Абсолютно недопустимое.

— Но я просто никак не мог найти водное такси. На Дзаттере…

— А на чем же вы сюда приплыли? На гигантской водяной крысе, что ли?

Вне сомнения, Крейс ждал меня у окна и видел, как я высадился из водного такси.

— Да, мне в итоге удалось найти одно такси, но только уже на Сан-Дзаккариа. Честное слово, Гордон, я…

— Извиняйтесь сколько угодно. Не поможет. — Это было произнесено каким-то странным, даже зловещим тоном.

— Постарайтесь успокоиться, а потом, возможно, мы с вами поговорим. — Я повернулся, собираясь уйти.

Мне было ясно, что сейчас доказывать старику что-либо бесполезно.

Крейс медленно поднялся с кровати и открыл глаза.

— Вы же знаете, я этого не выношу.

— Чего?

Я ждал объяснения.

— Не выношу, когда меня оставляют вот так. Вы не представляете, какая это мука для меня.

Я не отвечал, надеясь, что мое молчание вынудит его раскрыться чуть больше, обнажить новые грани своей необычной натуры. Крейс не поддался на провокацию.

— Я знаю, что уже однажды взял с вас слово, но вы почему-то не придали этому значения. — Он поджал губы. — Сейчас вы должны сказать мне раз и навсегда, готовы ли вы подчиняться моим указаниям. В противном случае я буду вынужден уволить вас, как уволил того несчастного юношу.

— Моего предшественника?

— Именно.

— Чем он вам не угодил?

— Не выполнял свои обещания и в результате потерял место. — Я чувствовал, что гнев Крейса остывает. — Просто мне не хочется заново искать кого-то. Это очень утомительно.

Было очевидно, что Крейс нуждается во мне. Я прекрасно понимал, почему мой предшественник не продержался долго у него на службе. С другой стороны, сам я тоже нуждался в Крейсе.

— Простите, что не вернулся вовремя. Но от меня совершенно ничего не зависело. Да, наверно, мне следовало отправиться домой чуть раньше, но, даю вам честное слово, я задержался не умышленно. Постараюсь, чтобы подобного больше повторилось.

— Очень хорошо. Замечательно. — Крейс помолчал. — Так что у нас на обед?

Не могу сказать, как, точнее, когда эта идея пришла мне в голову. Должно быть, она на протяжении многих дней неясной тенью кружила на задворках моего сознания, пока не обрела осмысленные очертания.

Биография Крейса. Я напишу его биографию.

Я идеально подхожу на роль биографа Крейса. Имею к нему доступ — объект изучения у меня под носом. У меня есть время. И вряд ли роман, который я планировал написать, когда-либо примет законченную форму. Разумеется, лучше сделать себе имя на этом проекте. Напишу многогранный портрет некогда успешного писателя, а теперь отшельника, не выходившего за порог своего осыпающегося палаццо последние двадцать лет, и представлю свою работу на суд издателя. Я был уверен, что история жизни Крейса исключительна и что я справлюсь с поставленной перед собой задачей. С какой стати какая-то Лавиния Мэддон, совершенно чужой Крейсу человек, должна наживаться на нем? Пусть она серьезный литератор, печаталась в «Нью-Йоркере», живет в богатом доме, но ведь она имеет самое общее представление о Крейсе. Не знает его так, как я.

Я понимал, что, скорее всего, не смогу опубликовать свою книгу при жизни Крейса. Хотя, пожалуй, ему недолго осталось, рассудил я. В любую минуту можно ожидать, что он свалится и помрет. Это только дело времени. Даже если ему нет еще и семидесяти, здоровье у него хлипкое. Он хил и тщедушен, как дряхлый оголодавший пес. Я соберу о нем материал — подступлюсь к нему как можно ближе — и сразу же после его кончины издам свою книгу. Хоть Крейс и говорил, что он терпеть не может биографии и биографов, которых он называл любопытными тварями, я был уверен, что он одобрил бы такую дань его памяти. Только писать о нем должен человек, который понимает его, которому он не безразличен.

Надеясь найти другие письма от Лавинии Мэддон, я вновь взялся перебирать почту Крейса. Но теперь, вдохновленный своим новым планом, также высматривал любую интересную информацию: биографический материал, открытки от старых знакомых, издательские справки. Если письмо казалось мне любопытным, я откладывал его в сторону, чтобы внимательно прочитать позже, либо переписывал в свой новый блокнот, который купил специально для этой цели. Крейсу, который иногда заходил проверить, как продвигаются мои дела, казалось, что я тщательно выполняю свою работу. Он останавливался у меня за спиной, легонько трогал меня за плечо, произносил пару одобрительных фраз и вновь удалялся.

В процессе сбора материала, который помог бы мне узнать всю правду о Крейсе, я наткнулся на первое письмо Лавинии Мэддон, отправленное 12 февраля. До чего же она была хороша. Оставалось только восхищаться ее напористостью, умением жонглировать словами. Неудивительно, что она снискала такую славу. Ее письмо было само очарование. В изящных отточенных выражениях она изложила свои истинные намерения — раскрыть и использовать в своих целях образ Крейса. Она ни в коем случае не хочет обидеть его, печется только об его интересах. Если он согласится на ее предложение, она обещает ни одно его высказывание не вносить в книгу без его одобрения. Она собирается сделать акцент не на биографических данных, а на литературной форме. Читая письмо Лавинии Мэддон, я почти поверил, что, кроме нее, никто лучше не напишет биографию Крейса. Я решил, что с ее письмом разберусь позже, и спрятал его в свой блокнот.