Алексей Яковлев - «Прощание славянки»

Константин помолчал, опустив голову.

— Такие ребята… Блин… Игорек кавказскую войну прошел…

«Ударился о землю… головой и превратился в человека», — вспомнил я слова Константина.

— Зачем же ты его «ментом» обзывал?

— Так он и есть мент, — пожал плечами Константин, — из Софринской бригады ВэВэ. Краповый берет… Вечная ему память.

Говорил он все правильно. Но как-то спокойно-равнодушно. Мне стало неприятно.

— Они из-за тебя погибли! Из-за тебя, между прочим…

— Из-за меня? — искренне удивился он. — Они погибли на боевом посту. У них работа такая. Они ее сами выбрали.

Это было не объяснение. Нельзя так объяснять смерть. Нельзя!

— Операцию придумал ты! Ты должен был все рассчитать!

Константин открыл дипломат, достал новую пачку, закурил черную сигаретку, прищурился.

— Господин советник засомневался в способностях своего шефа?

Я сказал спокойно:

— Ты обязан был все продумать! Чтобы их не подставлять.

И он мне ответил спокойно:

— Я и продумал, Славик. Все было предусмотрено. Железно. Кроме одного…

— Что было предусмотрено?! — рассердился я.— Охрана выскочила из «ауди», когда тот уже отстрелялся. Где они раньше были?!

Он посмотрел на меня с жалостью.

— Они были там, где должны быть… Я понятно излагаю, мальчишка?

Он так сказал этого «мальчишку»… Я ужасно обиделся.

— А ты! Хозяин жизни?! Думаешь, если ты такой крутой, ты и смертью распоряжаться можешь?!

Влажно сверкнула золотая коронка.

— Я похож на идиота? Так думает тот, кто нас заказал. Киллер в шляпе ему уже доложил. Он уже деньги киллеру отслюнил… Он уже звонит в мой офис и справляется, как я себя чувствую. А ему отвечают, что гендиректор трагически погиб.

— Почему ему так отвечают? — не понял я.

— Потому что я так велел.

— Зачем?

— Так надо, — сухо отрубил Константин и жадно затянулся черной сигареткой. — Это он считает, Славик, что смертью распоряжается. Что смерть работает на него за его вонючие деньги! Он уже готовится к моим похоронам. Заказчики любят похороны своих жертв, Славик! Обожают просто! В первых рядах стоят с траурной повязкой на рукаве. Он даже гробик мой на плечо подхватит со скорбным лицом… Так они любят свою мощь чувствовать… Суки… Ох, как он ошибается, Славик! Ох, как он ошибается!… Конечно, и его смерть найдет в свое время… И все хорошо ему разъяснит… Обязательно! И хвостатые менты долго будут его поджаривать… Очень долго… Но нам-то, жертвам, от этого не легче!… Правда, Славик?… А мы ведь жертвы. Нас уже нет!… С одной стороны… А с другой стороны, мы еще есть… И у нас с тобой, Славик, есть немного времени, совсем немного, пока он не догадался, что киллер не тех застрелил… Есть у нас «промежуток малый»… И мы его используем до конца! Правда, Славик?

Я смотрел на его возбужденное, раскрасневшееся лицо:

— Ты… ты знаешь, кто он?

Константин затушил в консервной банке догоревшую сигарету:

— Сейчас мы его вычислим…

— Как?!

Константин посмотрел на меня, прищуриваясь.

— Ты мальчишка головастый. Не зря я тебя в советники взял… Я тебе сейчас расскажу всю продуманную железно операцию. А ты слушай и спрашивай, где тебе неясно. Я понятно излагаю? Ты должен понять, где я ошибался. Что я упустил… Мы сейчас все поймем вместе, Славик. Согласен?

Я кивнул. А он, закурив новую сигарету, уже совсем успокоившись, начал рассказывать план сногсшибательной операции:

— В переулке у магазина я понял, что Покупателю звонил мой небольшой розовый друг…

— Миша-директор, — понял я.

— Ты перебивай, только когда неясность. Я понятно излагаю?

— Извини.

— Там же я понял, что Покупатель настроен решительно. Два трупа в одно утро. И третий будет. И этим третьим будешь ты!

Я не выдержал:

— Как ты это понял?

— Когда Миша посмотрел на тебя. Помнишь, как он смотрел, когда я тебя ему представил: «Это мой советник»? Помнишь? Помнишь, как он пробурчал: «Советник? Ну-ну». Он-то отлично знает моего насто— яшего советника по культуре доктора искусствоведения Игоря Михайловича Критского. Мою правую руку…

Константин пристально посмотрел на меня. Но я промолчал. И Константин, улыбнувшись, продолжил:

— Миша сразу понял, что ты тот «советник», о котором ему Анатолий Самойлович рассказывал… Оценщик, с которым вы вместе мебель на Большой Морской смотрели…

Константин так внимательно на меня поглядел, что я просто обязан был спросить:

— Что он мог про меня рассказать?

— Многое. Во-первых, когда оценщик от радости стул уронил…

— Почему от радости?

— Да потому, что неожиданно нашел именно тот гарнитур, который им давно Покупатель заказал. Он ужасно обрадовался… И вдруг ты подходишь и оттираешь его плечиком от стула… И на медную бирку смотришь…

— Ну и что?

— А то, что Покупатель их сурово предупредил, что покупку нужно держать в полном секрете… Анатолий Самойлович испугался…

— Чего он испугался?

— Это мы сейчас с тобой поймем. Не торопись…

Я замолчал. А он продолжал меня огорошивать:

— Анатолий Самойлович вообще не пьет. Не пил, извини… А тут вдруг с тобой, с мальчишкой, идет в вонючую забегаловку рюмку тяпнуть. Странно, правда, Славик? Но еще более непонятно для меня то, что он тебе «Толей» представился… «Толей» его только друг детства зовет — его директор… Делаем вывод — Анатолий Самойлович тебя очень испугался, Славик…

— Не понимаю, — начал я.

Но Константин не дал мне договорить:

— Не мог Анатолий Самойлович простому мальчишке «Толей» представиться… и пить с ним не мог…

— Он пил, — нехотя признался я. — И не одну рюмку. Мы с ним бутылку усидели.

— Да ты что? — откинулся на спинку стула Константин. — Целую бутылку? Значит, вы с ним долго сидели?

Я вспомнил тот синий зимний вечер, столик на двоих у огромного окна бывшего магазина, седую склоненную голову оценщика.

— Да… часа два, наверное, сидели…

— Часа два,— мрачно констатировал Константин. — И о чем же вы с ним говорили так долго?

— О бароне…

— О каком бароне? — насторожился Константин.

— Об этом… Геккерне… чей гарнитур-

Константин долго смотрел на меня, улыбаясь. Влажно блестела фикса.

— Что ж ты молчал, падло?

Я рассердился:

— Да мне-то что?! Да мне-то какое дело до этого старого педераста!

Константин опять насторожился:

— Это ты про кого?

— Про барона.

— Он разве педерастом был?

В свое оправдание я не пожалел барона:

— А как же! Когда барон Дантеса усыновил, весь Петербург об этом шептался…

— Значит, и Дантес педераст? — осторожно спросил Константин.

— А как же!

— А что ж Наталья Николаевна? Не знала об этом что ли?

— Не знаю. Дантес был красавец.

— Облом! — тихо сказал Константин.— Кому же она нежные письма писала? Кого любила?! За что я деньги плачу?