Олег Егоров - Вепрь

На этом первый дневник Обрубкова заканчивался.

— Что же стало с Романом? — тихо спросила Ольга Петровна.

Забывшись, я показал ей газетную вырезку, подклеенную на внутренней стороне тетрадной обложки. Это был репортаж из зала суда, опубликованный в газете "Советская Сибирь". Вернее, из театра в загородном саду Новониколаевска. Романа Федоровича Унгерна фон Штернберга приговорили к смерти через расстрел. На премьере этого подлого спектакля был аншлаг. Роль белого барона, чей предок сражался вместе с Ричардом Львиное Сердце и пал под стенами Иерусалима, была сыграна раньше, на сцене театра военных действий. Унгерн исполнял эту роль, защищая мальчишкой-добровольцем Порт-Артур в русско-японской войне и получив за доблесть солдатского Георгия. Он исполнял ее и потом, сражаясь за Россию на германском фронте. Он жил как рыцарь и умер как рыцарь.

Ольга Петровна в сильном волнении ждала отпета.

— Его расстреляли, — вот все, что я сказал. Пожелав ей покойной ночи, я и сам отправился на боковую, но долго еще не мог уснуть.

Событиями прошедшего дня я был взбудоражен куда сильнее, чем воспоминаниями Гаврилы Степановича. С самого утра эти события развивались по нарастающей. В кабинет районного гинеколога Настя желала зайти одна, но я настоял, чтобы мы вошли вместе.

— Это мой жених, — смущенно представила меня Настя крупной даме в очках, заседавшей за столом и скоренько заполнявшей медицинскую карту.

— Жених может обождать за дверью, — сухо отозвалась дама.

В другом случае я так и поступил бы. Я не стал бы ее нервировать. Врачи — наше богатство. Особенно, когда мы в них остро нуждаемся.

— Не может, — заявил я от третьего лица, которого с нами не было. — Но невеста — может.

— В чем дело, молодой человек? — Даму точно подбросило. — Вы нарушаете правила.

— А вы — клятву Гиппократу. — Я подошел к столу и, наклонившись, заглянул в ее увеличительные стекла. — Чем вы намерены облучать эту мадонну с младенцем?

Под стеклами зашевелились две амебы. Амебы были встревожены.

Анастасия Андреевна, растерянно глядя на меня, тоже не понимала сути происходящего.

— Обожди, милая, в коридоре, — выдавила из себя дама-гинеколог.

Настя вышла.

— А вы для начала представьтесь. — Хозяйка кабинета откинулась на стуле.

— Да, — сказал я, не меняя низкой стойки, для чего мне пришлось широко опереться двумя руками о крышку стола. — Начнем представление.

Моя фамилия Гущин. Сергей Гущин. Студент Первого Московского медицинского института. Без пяти минут хирург. Специальность — онколог.

— Элеонора Марковна Черенок. — Она сняла очки и близоруко сощурилась. — Так в чем дело?

— Повторяю свой вопрос. — Я не двинулся с места.

— Вы не специалист. — Черенок, явно волнуясь, отважилась на объяснение. — У вашей невесты, как показал анализ мочи, наблюдается недостаток глюкозы в плаценте. Если хотите знать, энергетические потребности плаценты и плода обеспечиваются как раз главным образом за счет глюкозы.

— Продолжайте, — подбодрил я ее.

— Пороки развития — самые частые осложнения беременности. Случай вашей невесты предполагает макросомию. Как следствие — усиление секреции инсулина и других гормонов, участвующих в обмене веществ. Для проведения соответствующей терапии у нас поставлено оборудование.

— Покажите мне аппарат!

На миг амебы засомневались, но — не дольше. Ключ повернулся в сейфе, и моему вниманию предстала ничем с виду не примечательная металлическая коробка с тумблером и рукояткой настройки. В комплект входили наушники со штекером и чаша с зеркальной поверхностью, внутри которой помещался какой-то излучатель спиралевидной формы. Чаша также была снабжена штекером. На боковой стенке представленной мне коробки имелись два соответствующих гнезда.

Питание на аппарат подавалось от бытовой сети. Воткнув штепсель в розетку, я щелкнул тумблером. Зеленая лампочка индикатора и шкала настройки засветились одновременно. Я медленно повернул рукоятку настройки вправо, и стрелка плавно двинулась по размеченной цифрами дуге. Амебы гинеколога опять спрятались за увеличительными стеклами.

"Усыпить бдительный логос в самом зародыше…" — слова зоотехника явились мне в новом свете и обрели свой текстуальный смысл. Но в таком случае, предположил я, создавая аппарат, он обязан был разработать схему последовательных сигналов, способствующих ускоренной коммутации нейронных связей в мозгу новорожденного. Вряд ли в своем природном состоянии мозг только что родившегося человечка мог усвоить весь объем содержания памяти зрелого "донора".

"Многофункциональная, надо полагать, коробочка". — Я взвесил на руке академическое изобретение.

— Все ясно, коллега, — доброжелательно поставил я диагноз. — Вы хотите воздействовать облучением на нейросекции мозга, — в моей памяти вовремя всплыли эти "нейросекции", — и, таким образом, активизировать ускоренный рост клеток серого вещества у плода на ранней стадии развития. Вы желаете, чтобы он сразу родился Эйнштейном. Похвальное стремление.

Элеонора Марковна побагровела.

— И скольким будущим матерям хорошо вам известной деревни Пустыри вы оказали подобную медвежью услугу? — Не давая ей опомниться, я загонял ее в угол, в переносном, разумеется, смысле, пока она не ударилась в панику, что, собственно, и требовалось. — Сколько детей в результате вашей псевдонаучной деятельности, фактически еще до рождения на свет, заработали злокачественные опухоли?

— Мне надо позвонить! — Элеонора Марковна схватила со стола блокнот и прижала его к пудовым гирям своей груди, будто защищая сберкнижку на предъявителя, которую хотел отнять у нее злобный хулиган.

— Действуйте. — Я наконец сел на стул. — Звоните. Но кому? Кому вы, дорогая товарищ Черенок, собираетесь звонить? Паскевичу? Паскевич умер. Академику Белявскому? Примите мои глубочайшие соболезнования. В милицию? Это — пожалуйста. Там как раз головы ломают, на кого бы повесить сие дело. Кстати, для детоубийц у нас предусмотрена высшая мера социальной защиты.

— Меня вынудили! — Дама в очках разрыдалась. — Они обещали, что для науки! Они обещали перевод в Москву! Они обещали освободить моего мужа за растрату в особо крупных!

— За растрату, дражайшая Элеонора Марковна, еще никого не освобождали, — заверил я ее проникновенно. — Там все наоборот. Вас грубо перехитрили, наивная жена расхитителя.

— Но откуда вы… — Всхлипывая и сморкаясь, она хотела спросить, откуда мне все известно.

— Из Москвы, — перебил я ее, поднимаясь. — Оттуда, куда вас никак не переведут. Там и своих неучей два института штампуют, практически не переставая. А переведут вас, товарищ Черенок, в женскую колонию усиленного питания. Коробочку я с собой заберу. Не возражаете?