Брэд Мельцер - Книга судьбы

— Прошу прощения, мадам. Я никак не ожидал увидеть вас здесь…

— В-все в порядке, — запинаясь, с трудом выговаривает она и легонько взмахивает рукой, чтобы успокоить и ободрить меня.

А я стою и жду, когда она начнет рвать меня на куски. Но, похоже, я застал ее врасплох, так что экзекуция откладывается до следующего раза. Лицо у нее залилось краской, и она беспомощно смотрит на меня, пытаясь обрести душевное равновесие.

— Ты… ты напугал меня до смерти.

Моя поза выражает раскаяние. Я наклоняюсь, поднимаю с пола очки и неуверенно делаю шаг вперед, чтобы отдать их ей. И только оказавшись в непосредственной близости от первой леди, я вдруг замечаю, как ее левая рука судорожно прячет что-то под сиденьем кресла.

— Спасибо, Уэс, — говорит она и, не поднимая глаз, протягивает руку за очками.

Развернувшись, я направляюсь к двери — но только после того как бросаю последний взгляд через плечо. Доктор Ленора Мэннинг прошла две президентские кампании, три баталии за кресло губернатора, родила двух детей и выдержала четыре года непрекращающихся нападок на себя, мужа, детей, семью и почти всех близких друзей. Апогеем этой возни стала статья в журнале «Вэнити Фэар», иллюстрацией к которой на обложке послужила самая безыскусственная и даже простоватая ее фотография под броским заголовком «Доктор первая леди у власти — почему и куда уходит красота, и почему нынче в цене мозги». В то время даже самые яростные нападки бессильно разбивались о броню ее самообладания. Поэтому когда я ловлю ее взгляд, брошенный на меня… когда взгляды наши встречаются, и я вижу ее покрасневшие и воспаленные глаза, которые она пытается спрятать за неловкой улыбкой и словами благодарности… Я замираю на месте. Она может улыбаться сколько душе угодно, но меня, не обманешь — она плакала. И совсем недавно.

Нетвердыми шагами направляясь к двери, я буквально кожей чувствую всю неловкость и нелепость ситуации. Иди… не останавливайся… уходи быстрее… Я оказался не в том месте и не в то время. Не давая себе времени одуматься, я выскакиваю в коридор и бегом мчусь к лестнице. Я должен как можно быстрее убраться отсюда. В голове у меня царит полный сумбур.

Ничего не понимаю… Это так на нее непохоже… За все годы, что я провел с ними… Боже, что же должно было случиться, чтобы заставить ее расплакаться?

Пытаясь найти ответ на это вопрос, я останавливаюсь на верхней площадке лестницы и снова оглядываюсь назад. Справа от меня на стене висит флаг, который развевался над Белым домом в тот день, когда мы уходили из него… Нет. Мы не уходили из Белого дома. Нас вышвырнули оттуда. Вышвырнули из-за того, как повел себя Мэннинг во время покушения на гоночном треке. Вышвырнули после того, как застрелили Бойла. Вышвырнули после того, как Бойл умер в карете «скорой помощи».

Я смотрел церемонию похорон по телевизору из своей больничной палаты. Естественно, камеры постоянно давали крупным планом изображение президента и первой леди. Она сидела с гордо поднятой головой, спрятав лицо под широкополой шляпой, держась из последних сил, — но когда заговорила дочь Бойла… На мгновение камера показала ее реакцию, и оператор даже не понял, что именно он только что заснял. Первая леди высморкалась, а потом выпрямилась и придала своему лицу непроницаемое выражение. И на этом все закончилось. Это был единственный раз, когда я видел первую леди плачущей.

До сегодняшнего дня.

По-прежнему глядя через плечо, я не свожу глаз с полуоткрытой двери спальни. Вне всякого сомнения, я должен спуститься вниз. Это меня не касается. Мало ли из-за чего она может плакать? Но сейчас, когда прошло всего два дня с того момента, как я воочию увидел карие глаза Бойла с голубыми крапинками… Спустя всего один день после побега Нико из лечебницы Святой Елизаветы… Плюс тот факт, что первая леди что-то прячет под сиденьем своего кресла… Я ненавижу себя уже за то, что такие мысли вообще приходят мне в голову. Меня следует уволить только за то, что я думаю об этом, и уволить немедленно. Но при том, как развиваются события, как все запуталось и невероятно усложнилось… просто взять и уйти, сдаться, сделать вид, будто ничего не произошло, спуститься вниз, не попытавшись узнать, почему одна из самых могущественных женщин в мире пребывает в таком отчаянии… Нет, я не могу. Я должен узнать правду.

Резко развернувшись в сторону спальни, я на цыпочках крадусь по золотистому ковру ручной работы, расстеленному на полу в коридоре. Подойдя ближе, я слышу, как первая леди шмыгает носом. Но не плачет. Вот она высморкалась, и этот звук означает, что эмоции вновь похоронены в глубине ее души. Сжав кулаки и затаив дыхание, я делаю еще два шага. В течение восьми лет я прилагал все усилия, чтобы сберечь их покой и уединение. И вот теперь я намерен нарушить его. Но если она что-то знает… если ей что-либо известно о том, что случилось… Я продолжаю подкрадываться к двери, я почти подошел к ней. Но вместо того чтобы войти в спальню по левую руку от себя, я вытягиваю шею, чтобы убедиться, что первая леди не видит меня, и ныряю в ванную комнату, расположенную по диагонали от спальни, справа по коридору.

Солнце уже почти скрылось за горизонтом, и ванная погрузилась во тьму. Когда я прячусь за дверью, сердце так сильно колотится у меня в груди, что в висках появляется пульсирующая боль. На всякий случай я прикрываю дверь и подглядываю в узенькую щелочку между тыльной частью двери и дверной коробкой. По другую сторону коридора, в спальне, первая леди, сидя за письменным столом, повернулась ко мне спиной. Со своего места мне видна только правая сторона ее тела — как если бы ее разрезали пополам, — но именно эта половина мне и нужна, особенно после того как она сует руку под сиденье и достает то, что там спрятала.

Прижавшись щекой к дверной щели, я напрягаю зрение, стараясь разглядеть, что же это такое. Фотография? Записка? Ничего не видно. Ее спина загораживает от меня все. Вот она держит эту штуковину, наклоняя голову, чтобы получше рассмотреть ее, и вдруг я замечаю, как у нее безвольно опускаются плечи. Она очень расстроена, буквально убита горем. Правая рука у первой леди начинает дрожать. Она поднимает ее таким жестом, словно собирается потереть переносицу, но в воздухе разносится очередной всхлип, и я понимаю, что она вытирает глаза. И снова плачет.

Почти в то же самое мгновение она выпрямляет спину и поднимает голову. Как и несколькими минутами раньше, она берет себя в руки, и последний судорожный всхлип утрамбовывает землю на могиле непозволительных эмоций, владевших ею еще секунду назад. Даже пребывая в одиночестве, преодолевая дрожь в руках, супруга президента не позволяет себе поддаться слабости.