Питер Харрис - Красная змея

Беспокойство монаха превратилось в нетерпение.

— Так это рассказ о житии Христа?

— Подробности мне неведомы. Я ведь только пролистал рукопись, но, по словам торговца, это действительно связано с его жизнью. Как бы то ни было, речь идет об очень древнем тексте, на этот счет уж не сомневайтесь. Полагаю, в этом и заключается основная его ценность.

Брат Бернар сделал еще один глоток.

— Не знаю, как и выразить мою признательность за это известие. Вы действительно человек слова.

Иаков Там пожал плечами.

— Я лишь исполнил обещание, данное учителю. Вам надлежит знать, что вы можете получить доступ к неким рукописям, о содержании которых мне сказать нечего, ибо меня интересуют только тексты, написанные на нашем языке. То, что измыслили язычники или те люди, которые пользуются их письменами, для меня не имеет значения. Быть может, вам удастся лично переговорить с этим торговцем. Вот почему я столь спешно к вам обратился.

Цистерцианец уловил в словах раввина некоторую неприязнь, одним долгим глотком покончил с вином и спросил:

— Так он сейчас в Труа?

— Завтра Исмаил отбывает в Париж. Ему хочется как можно скорее оказаться в Англии. Он говорит, что его товары пользуются там немалым спросом. Если вы не встретитесь сегодня ночью…

Взгляд цистерцианца сказал старику больше, чем прославленное красноречие брата Бернара. Иаков хлопнул в ладоши, и в дверях тотчас же появился смуглый юноша.

— Быстро отправляйся в дом красильщика Давида и спроси, сможет ли Исмаил принять этого человека.

— В такой час, учитель?

Вопрос вывел раввина из себя.

— В такой час, да! Когда станешь стучать в дверь, не позабудь действовать со всем прилежанием, иначе тебе не откроют. Делай, что велено, да поскорей возвращайся!

Вскоре юноша вернулся и сообщил:

— Он говорит, что гостя примут незамедлительно, если вы, учитель, ручаетесь за него.

— Неси сюда плащ и проводи брата Бернара.

Дом красильщика находился поблизости, через две улицы, в глубине тупика, на самой границе еврейского квартала. Вокруг него держался стойкий и густой аромат.

Ответом на град ударов смуглого ученика по двери были бранчливые выкрики:

— Да иду! Иду!

Мужчина, открывший дверь, увидел монаха и не счел нужным скрывать свое раздражение. Он проворчал что-то неразборчивое, потом взмахом руки пригласил гостя следовать за ним по коридору, тесно заставленному ящиками, мешками, узлами, какими-то клетками и глиняными кувшинами. Самая разная кладь громоздилась от пола до потолка.

— Осторожно, не опрокиньте чего-нибудь! Сюда! Да осторожней же!

Брат Бернар не имел никакой возможности разглядеть дорогу, поскольку хозяин дома закрывал своим телом скудный огонек свечи, горевшей в его руке. Несмотря на грозные окрики, он не позаботился о том, чтобы поднять свечу повыше над головой.

Хозяин дошел до последней двери из всех, расположенных в коридоре, и без стука распахнул ее настежь. На монаха накатила волна едких, отвратительных запахов. Это помещение оказалось относительно просторным, зато оно было заставлено огромными кувшинами, врытыми в пол.

— Глядите, куда ступаете! Иначе прокраситесь как кусок полотна!

Хозяину доставляло удовольствие издеваться над гостями. Он и не подумал получше осветить помещение. За этой комнатой обнаружилась другая, где горела масляная лампа. Посредине стоял крепкий стол, окруженный стульями.

— Ждите здесь! Скоро он придет! — И красильщик скрылся за занавеской, прикрывавшей пустой дверной проем.

Через некоторое время оттуда вышел человек болезненного вида, одетый в черный балахон, складки которого стелились по полу. Голову его прикрывал аккуратный войлочный берет, лицо было укрыто густой черной бородой, чуть тронутой сединой. Монах смог только разглядеть, что кожа на лице торговца потемнела от загара. Все поведение этого человека указывало на то, что общение с посланцем раввина не доставляло ему никакого удовольствия. Может быть, его покоробило монашеское облачение.

— Раввин Иаков сообщил, что вы желаете меня видеть. Почтение, которое я к нему питаю, заставляет меня принять вас в неурочный час. Говорите, что вам нужно, да побыстрее. Времени у меня немного.

Брат Бернар решил удержаться от резкостей, хотя и не понимал, что себе возомнил этот мозгляк, отчего такой тон.

— Я не желал вас обеспокоить, почтеннейший Исмаил, однако завтра вы уедете.

— С восходом солнца. Мне уже надо бы ложиться спать!

— Я буду очень краток.

Торговец покосился на юного ученика раввина.

— Этот парень обязан присутствовать при разговоре?

Ученик Иакова залился краской и поспешил удалиться.

Он попрощался уже на ходу.

— Итак, к делу! — повторил купец.

— Мне сказали, что вы приехали из Иерусалима.

— Верно.

Этот человек говорил отрывистыми фразами. Было очевидно, что в столь поздний час ему не до гостей, особенно если речь идет о монахе-христианине.

— Раввин сказал мне, что к вам попали кое-какие рукописи.

— Ага, значит, вот в чем дело! — На лице купца нарисовалось некое подобие улыбки. — Что именно вас интересует?

— Мне хотелось бы их посмотреть. Быть может, я пожелал бы что-нибудь приобрести.

Брат Бернар увидел, что его собеседник колеблется. Хитрый торговец почуял возможность выгодной сделки.

— Речь идет об очень древних документах.

— Нет необходимости их расхваливать. Раввин мне уже обо всем рассказал.

— Рукописи, которые находятся у меня, написаны по-гречески.

— Этот язык мне знаком.

Купец понимающе закивал и предложил монаху сесть. Его отношение к ночному гостю переменилось.

— Сколько вы готовы заплатить?

— Это зависит от того, что вы мне покажете.

— Вы действительно готовы что-то купить или явились полюбопытствовать?

— Смотря по тому, что вы мне покажете, — не уступал брат Бернар. — Сейчас я могу вас только заверить в том, что у меня есть свой интерес. Мне самому не доставляет удовольствия в такой час находиться за пределами монастыря.

— Все верно. У меня есть ценные древние пергаменты, однако, прежде чем их представить, я хочу увидеть блеск вашего золота.

Для цистерцианца это прозвучало как гром среди ясного неба. Кошелек его, как часто случалось, был пуст. Монах не предвидел подобного развития событий, отправляясь к Иакову Таму.

— Мне жаль, только денег я с собой не взял. Все случилось так внезапно! Но заверяю вас, в том случае, если…

Бернар не успел договорить.

— Габриэль! — позвал торговец. — Габриэль, иди сюда и проводи монаха! Он уже уходит!

Брат Бернар непроизвольным движением поднес руку к груди и неожиданно для себя нащупал под складками толстой рясы цепь, висевшую у него на шее. Это сокровище принадлежало его матери. Отец Бернара передал цепь сыну вскоре после смерти жены. Несмотря на горечь расставания с единственным предметом, хранившим память о матушке, цистерцианец не колебался ни секунды.