Хизер Гуденкауф - Бремя молчания

Старой школьной называется извилистая, заросшая во многих местах тропа. Ее знают только здешние старожилы вроде меня. Тропа ведет в глубь леса. Если идти по ней, то километров через пять можно добраться до маленького однокомнатного строения. Больше ста лет назад там действительно была школа. Сейчас уже никто не знает, почему школу решили построить в таком отдаленном и труднодоступном месте. Почти все здешние первые поселенцы жили на опушке, но небольшая группка откололась и ушла в чащу. Там же раскольники построили и школу. Интересно, кто в ней учил? Какому учителю захочется жить на отшибе? Позже «лесные люди» переселились ближе к городку. Старую школу, выстроенную из известняка и дуба, забросили. Приземистое строение со всех сторон обступил лес; стекла давным-давно выбили. Сейчас в старой школе часто находят приют лесные звери.

Однажды, несколько лет назад, мы с Беном и Калли пошли в поход по Старой школьной тропе. Мы мечтали о том, как приберемся в старой школе и устроим там нашу крепость, наше убежище. Но поход оказался очень утомительным, особенно для Калли, поэтому от нашей затеи тогда пришлось отказаться. А может, сейчас Калли и Петра решили разыскать старую школу и обследовать окрестности? Думать об этом куда приятнее, чем вспоминать страшные следы на заднем дворе. Похоже, Калли куда-то тащили…

— А как же репортеры? — спрашивает Мартин.

— Надо их как-нибудь отвлечь, — предлагаю я и поворачиваюсь к Луису. — Скажи, что шериф устраивает пресс-конференцию в управлении, отошли их туда.

— Все хорошо, но до управления рукой подать. Скоро они поймут, что никакой пресс-конференции не будет. Тони, журналистов лучше не злить. Потом они тебе еще пригодятся, — возражает Луис.

— Кажется, я придумал, — вдруг говорит Мартин. — Можно мне позвонить от миссис Норленд?

— Конечно, — киваю я. — Кому?

— Фильде, — отвечает он. — Она, так или иначе, собиралась дать интервью репортеру с «Двенадцатого канала». Пусть и другие ее послушают!

— По-моему, нам удастся привлечь их еще кое-кем, — добавляет Луис. — Если, конечно, Фильда не против… Одна дама совсем недавно говорила мне, что готова помочь, чем может. Речь идет о Мэри-Эллен Макинтайр. Она только что приехала в город. — Луис выжидательно смотрит на нас.

— Мэри-Эллен Макинтайр — мать девочки, которую убили в прошлом году… Луис, по-твоему, сейчас у нас орудует тот же мерзавец?! — Голос у меня садится.

— Не знаю, Тони. Надеюсь, что нет. Ничего общего я пока не вижу, кроме того, что Дженну Макинтайр каким-то образом выманили из дому и завели в лес. Вот почему сюда спешно приехал агент Фитцджералд. По-моему, намека на сходство будет достаточно и для журналистов. Во всяком случае, их удастся хотя бы ненадолго отвлечь.

Мы с Мартином переглядываемся.

— Я расскажу Фильде, что мы намерены делать. Луис, звоните миссис Макинтайр. Пусть едет к дому моей тещи. Антония, выйдите на улицу и скажите репортерам, что пресс-конференция состоится… — он смотрит на часы, — через пятнадцать минут в доме миссис Моурнинг.

Я очень устал и то и дело клюю носом. Глаза заплыли и превратились в щелочки — я почти ничего не вижу. Голова раскалывается от боли. Похоже, отец спит, можно ненадолго расслабиться. Я поворачиваюсь к Петре и замечаю, что она пошевелилась — совсем чуть-чуть. Слава богу, она не умерла! Я встаю, держась за дерево, чтобы не упасть. Голова кружится, и я так устал… Сейчас мне хочется только одного: напиться холодной, ледяной воды. А потом лечь в постель и спать много дней подряд. Спотыкаясь, я ковыляю к Петре; она свернулась калачиком, закрыла голову руками, поэтому я не вижу ее лица. Наверное, это и к лучшему. Меня и так мутит, вряд ли я смогу спокойно смотреть на лицо Петры, которое превратилось в кровавую кашу. И все-таки нужно, чтобы она поговорила со мной и рассказала, что случилось, пока отец спит.

— Петра, — шепчу я. Потом повышаю голос: — Петра! — Опускаюсь на колени, кладу руку ей на плечо. Мои пальцы в запекшейся крови — сколько я ни вытирал руку о шорты, кровь до конца не стер. — Петра, это я, Бен. Пожалуйста, проснись. Мне нужно с тобой поговорить.

Она стонет, кажется, ей даже слушать чужой голос и то больно.

— Все хорошо, Петра. Ты в безопасности. Я больше не позволю ему тебя обижать.

Я оглядываюсь на отца — он еще спит. Петра снова стонет, и я глажу ее по плечу. Она тихо плачет.

— Ма-ма…

Стараюсь ее успокоить:

— Скоро ты увидишь маму, Петра… Скажи, кто это сделал? Мой отец? — Нет ответа. — Петра, пожалуйста, ответь. Мой отец тебя обидел? Кто привел тебя сюда?

Нет ответа. Я вздыхаю и сажусь на землю. Хорошо, что она может говорить и плакать — значит, она не умирает? Петра хорошая девчушка, хоть и малявка. Надо отдать ей должное, они с Калли отлично ладят. Нелегко дружить с девочкой, которая не говорит. Но Петре молчание Калли как будто совсем не мешает. Они играют как ни в чем не бывало, веселятся, как любые девчонки-первоклашки. Разве что говорит за двоих только Петра. Когда они играют у нас, Петра часто подходит ко мне и спрашивает:

— Бен, можно нам с Калли взять твою бейсбольную перчатку и биту?

Или:

— Калли плохо себя чувствует. Где твоя мама?

На самом деле, если задуматься, это просто удивительно. Когда Петра рядом, я почти не волнуюсь за Калли.

Они часто гуляют, взявшись за руки и сдвинув головы. Как будто у них серьезный разговор. Иногда мне даже кажется, что Калли не говорит только с нами. Может, они с Петрой все это время разговаривали по-настоящему?

Как-то я спросил Петру:

— Калли когда-нибудь говорила с тобой?

— Мы с ней все время разговариваем. — Петра пожала плечами, как будто не видела в их отношениях ничего необычного. — Только не словами. Я знаю, о чем думает Калли, а она знает, о чем думаю я.

— Странно, — заметил я.

— Да, наверное, — согласилась она.

— По-хорошему странно, — уточнил я. Когда Петра рядом, мне легче живется. Мне не хочется, чтобы Петра считала себя ненормальной, не такой, как все, из-за того, что она дружит с Калли.

— Да, по-хорошему странно, — согласилась Петра и поскакала к тому месту, где ее ждала Калли.

Для меня их отношения — загадка. Я глажу Петру по плечу, и она сжимается в комок, снова тихо плачет и стонет.

Я оглядываюсь — где там отец? Потом всматриваюсь в то место, где он только что был, не веря своим глазам. Его нет! Я вскакиваю и озираюсь вокруг. Он ушел. Смылся! Слезы щиплют и без того обожженные глаза. Я его упустил! Успела ли Калли добежать до опушки? Не знаю, сколько прошло времени. Правда, она бегает быстро, гораздо быстрее, чем я в ее возрасте, но успеет ли она позвать на помощь, прежде чем отец ее настигнет? Не знаю. Может, он сейчас прячется за деревом, ждет, когда я повернусь к нему спиной, чтобы разом прикончить и меня, и Петру? На секунду мне становится стыдно. Неужели я готов поверить в то, что родной отец способен меня убить? И все-таки он сломал мне нос, а Петра лежит полумертвая. Я больше не кажусь себе большим и сильным. В ушах звучит издевательский хохот отца: «А, наш герой Бен! Ну и что ты сейчас будешь делать? Да ты никак плачешь? Плакса ты, Бен, и больше никто!»