Деон Мейер - Смерть на рассвете

Все мы жертвы. Так или иначе.

Между десертом и кофе, перед самым взрывом бомбы, Деловая женщина года спросила у ван Гердена, есть ли у него дети. Он ответил, что не женат.

— У меня двое, — заявила Деловая женщина. — Сын и дочь. Они живут в Канаде.

После того как ван Герден вежливо заметил, что в Канаде сейчас, наверное, очень холодно, разговор оборвался. А потом врач свалял дурака с Моцартом.

Официанты убирали десертные тарелки; кому-то уже подали кофе. Разговоры умолкли, и над столом разносился только бархатный, звучный голос доктора: он жаловался на скучные выходные в Австрии, на тамошнюю недружелюбную публику, на то, что там все подчинено наживе, на эксплуатацию туристов, на скучные развлечения.

— И потом, Моцарт… Интересно, какое они имеют отношение к Моцарту? — задал он риторический вопрос, и ван Герден не сдержался.

— Моцарт был австриец, — ответил он. Внезапно ему до смерти надоели и самодовольный врач, и его взгляды, и его превосходство.

— Вальдхайм тоже был австрийцем и нацистом, — ответил врач, раздраженный тем, что ему возразили. — Куда бы вы ни пошли, везде один Моцарт! На вывесках, на всех углах. И повсюду исполняют его музыку.

— У Моцарта очень милая музыка, папочка, — заметила докторша, сидевшая через два стула от мужа.

— И у «АББА» тоже, пока не услышишь ее в третий раз подряд, — парировал доктор.

Ван Герден почувствовал, как на него накатывает красная пелена.

— К вечеру все звуки сливаются. Кстати, в его музыке нет никакой интеллектуальной глубины. Сравните «Севильского цирюльника» с любой оперой Вагнера…

— «Цирюльника» написал Россини, — с плохо скрываемым раздражением заметил ван Герден. — Моцарт написал «Женитьбу Фигаро». Продолжение «Цирюльника».

— Чушь! — сказал доктор.

— Он прав, — возразила актриса с противоположного конца стола.

— И все равно, Моцарту недостает интеллектуальной глубины. Музыкальная сахарная вата!

— Полное дерьмо, — громко, отчетливо и сердито произнес ван Герден. После его слов даже официанты замерли.

— Следите за своими выражениями! — возмутился доктор.

— Да пошел ты, — ответил ван Герден.

— Много ли полицейский понимает в музыке? — Доктор побагровел, глаза вылезли из орбит.

— Побольше, чем врач в интеллектуальной глубине, козел!

— Затопек! — услышал он голос Хоуп, настойчивый, умоляющий. Но ему было уже все равно.

— Вы нацист, — сказал доктор, привставая. Салфетка свалилась ему на колени.

И тогда ван Герден вскочил и ударил доктора по голове. Удар пришелся по касательной. На секунду доктор потерял ориентацию, но быстро пришел в себя и ринулся на ван Гердена. Тот уже ждал. Он снова нанес удар. Деловая женщина года пронзительно взвизгнула; она сидела между ними и пригнулась, закрыв голову руками. Ван Герден ударил доктора в нос правой, нанес еще один удар — в челюсть. Послышался хруст выбитых зубов, закричали женщины. Он различил голос Хоуп:

— Нет, нет, нет! — В ее голосе слышалось отчаяние.

Доктор попятился назад, к стене, зацепился за стул. Ван Герден, белый от гнева, ринулся к нему, занес руку для последнего удара. Вдруг кто-то схватил его за руку, и он услышал спокойный, умиротворяющий голос.

— Спокойно, спокойно, — проговорил культурный атташе. — Полегче, он был всего лишь центральным нападающим. — Ван Герден вырывался, но культурный атташе держал его крепко. Ван Герден опустил голову и увидел окровавленное лицо, стеклянные глаза. — Спокойно, спокойно, — повторил тот же тихий голос, и он расслабился.

В столовой повисла мертвая тишина. Ван Герден опустил руки, переступил с ноги на ногу, поднял голову. Кара-Ан Руссо вскочила со своего места; ее лицо выражало крайнюю степень возбуждения.

Сержант Томас ван Вюрен по прозвищу Огонь был похож на неотесанных копов, какими их изображают карикатуристы. Когда я служил в Саннисайде, он дотягивал последние годы до пенсии. Алкоголик, любитель бренди, которого выдавали сеточка голубых прожилок на лице и шишковатый нос. Ему было уже под шестьдесят; толстый, с большим животом, некрасивый и малоразговорчивый. Из всех моих коллег ван Вюрен был бы последним, к кому я обратился бы за советом. Мы с ним почти не общались.

В полиции, как в любом правительственном учреждении, есть такие люди — личности по-своему примечательные, которые никогда не поднимаются выше определенного звания или должности из-за какого-то недостатка. Иногда сделать карьеру им мешают откровенная лень или серьезный служебный проступок. Такие люди — пушечное мясо бюрократической машины. Они тянут лямку до пенсии и не ждут от жизни никаких сюрпризов. Сержант Огонь вечно торчал в участке. В первые два года моей службы мы с ним не обменялись и пятью словами.

Как-то я сидел в комнате отдыха и зубрил. Учил первую порцию вопросов для экзамена на повышение, который предстоял через месяц. Ван Вюрен вошел, сделал себе кофе, придвинул стул к столу и начал мешать сахар, громко стуча ложкой по чашке.

— Напрасно тратишь время на сержантский экзамен, — вдруг заметил он.

Я удивился и поднял голову. Его водянистые голубые глазки внимательно смотрели на меня.

— Что, сержант?

— Только время зря тратишь.

Я отодвинул от себя учебники и скрестил руки на груди.

— Почему?

— Ты умный парень, ван Герден, я давно за тобой наблюдаю. Ты не похож на большинство.

Он закурил вонючую сигарету без фильтра и отпил маленький глоток кофе, проверяя, не слишком ли горячий.

— Я видел твой послужной список. В колледже ты учился лучше всех. Ты читаешь. Ты смотришь на подонков, которые сидят у нас в камерах, и видишь в них людей. Ты думаешь, ты удивляешься.

Поразительно!

Ван Вюрен выпустил дым через нос, сунул руку в карман рубашки, извлек оттуда мятый клочок бумаги, развернул его и передал мне через стол. То была страничка из журнала для полицейских «Сервамус».

«Сделай карьеру сейчас!

Запишись в бакалавриат заочного университета UNISA (по курсу „Полицейская подготовка“).

Начиная с 1972 года Южно-Африканская полиция и UNISA предлагают желающим получить высшее образование. Подкрепите свое звание академическими знаниями. Курс рассчитан на три года; основной предмет — полицейская подготовка плюс один из следующих предметов по выбору: криминалистика, государственное управление, психология, социология, политология и коммуникация».

Дальше шли адрес и номера телефонов.

Я дочитал и посмотрел на ван Вюрена. Сержант Огонь специально отращивал рыжие волосы, чтобы можно было зачесывать боковые пряди наверх и прятать лысину на макушке.

— Ты должен туда записаться, — сказал он, снова выдыхая клуб вонючего дыма. — Такие вот мелкие экзамены на чин, — он ткнул пальцем в сторону моих учебников, — для полисменов вроде Бродрика и ему подобных.