Дени Робер - В паутине Матильды

– Черт, как воняет, – сказал первый попутчик.

Эррера сначала не понял, у него был заложен нос. Потом сообразил, что запах шел от его спортивной сумки, которую он пристроил наверху! Марсель! Все эти сосуды в жаре утратили герметичность. К нему прицепился контролер, начал ругаться. Эррера показал свое удостоверение. Это немного успокоило контролера. Они пришли к согласию, установив, что, по-видимому, какой-то больной кот залез в вентиляционный ход и сдох там.

Иду к цветочнице. Букет роз для Шанталь с запиской: «Спасибо за все». Постскриптум: «Куда ты дела тело?» Семь часов утра. Пронизывающий ветер не дает мне опуститься на уличную скамейку. Несколько кафе у вокзала уже открыты. У меня нет никакого желания возвращаться в свою квартиру. Заказываю крепкий кофе и рассматриваю людей, целую армию людей, живущих со мной в одном городе. Летнее утро, пахнет мазутом и пылью. У всех сонный вид. Какой-то бродяга выходит из своего укрытия. Он пытается завязать беседу:

– Ты читал газету? Будет война!

Я совершенно отключен от мира. Матильда заняла все мои мысли. Все извилины моего мозга отданы ей. Я чувствую это. Мне даже кажется, что я говорю ее голосом. Проверяю свой новый голос на бродяге:

– Чертова война, да!

Все в порядке, он совсем не находит меня странным. В «Репюбликен» напечатан крупный заголовок о празднике в окрестной деревне. На двух колонках сообщение о рождении тигрят в зоопарке. Ничего о Матильде, ожидающей процесса. Заметка на спортивной странице сообщает, что футбольный клуб только что продал Кармело Микиша. Ничего больше не держит меня в этом городе. И тут я вспоминаю о Джоне и Йоко. Черт! Я снова забыл им оставить корм. Через десять минут я у себя. Лифт. Дверь не заперта на ключ. Аквариум. Чудо! Мои черные рыбки живы. Хватаю ящик с кормом. Бросаю пять полных столовых ложек в еще чистую воду. Джон и Йоко, выпучив глаза, бросаются на лакомство. И тут я замечаю луч света из кабинета.

– Лена, это ты?

Бегу туда. Кто зажег свет? Мадам Безар? Матильда?

– Матильда, это ты?

Открываю дверь. Ослепительный свет. Матильда в своей рамке. Неподвижна. Угрожающий взгляд. Она пытается предупредить меня об опасности. Мне не хватает воздуха. Легкий шум за спиной. Не успеваю оглянуться. Круглый металлический предмет холодит мне затылок. Шум мотора вдали. Как у бетонорезки. Матильда? Хочет разрезать меня на куски? Лоб покрывается испариной. Не могу пошевелить и пальцем. Капля пота течет по щеке. Тихо поворачиваюсь. Темнота. Закрываю глаза. Круглый предмет скользит по лбу. Замирает между веками. Они у меня опущены. От страха. Слышу хруст лампочки. Не шевелиться. Не думать. Цепляться за жизнь. Сердце колотится в груди. Кто это?

– Ну что, артист, дрожишь? – произносит голос.

Кого-то он мне напоминает… Открываю один глаз, второй. К переносице прижат пистолет. За ним грязная плешивая физиономия. Изрыгает какие-то слова, которые я плохо понимаю. Маленький толстяк. Еще более разъярен, чем на больничной койке. Уже без бинтов, в кожаной куртке. Он пришел не один. Горилла в оливково-зеленой одежде пощелкивает пальцами. Он двухметрового роста и носит, наверное, сорок шестой размер обуви. Именно это я отметил, когда он пнул меня в живот. Рукоятка пистолета разбивает мне затылок. Прикрываю раненую руку. А потом ничего. Забытье.

Ползу к ванной комнате, карабкаюсь к раковине. Сую окровавленную голову под кран. Сознание возвращается ко мне. Вокруг все похоже на раздевалку футболистов после получения Кубка. Кругом раскиданы шмотки, пачки печенья, коробка сахара рассыпана в прихожей. Стены моего кабинета испещрены непотребными надписями: «Грязная задница! Педик!» Этот маленький толстяк заслуживает того, чтобы его зажарили на костре. Портрет Матильды перевернут. Они выпотрошили все шкафы, порвали мою любимую куртку. Не вижу своей сумки. Эти подонки уперли ее. А мои кассеты? А книга Этьена? Дерьмо, они убили Джона и Йоко! Гнев ослепляет меня. Джон и Йоко мертвы, но от переедания. Их маленькие желудки разорвались. Боль, чернильный привкус во рту, мигающие вспышки в затылке. Болит челюсть, мне нужно поговорить с кем-нибудь. Нужна Лена. Звоню Габи. Его нет. Мари кричит:

– Ты знаешь, который час?

– Нет, извини, Мари, но у меня неприятности. Где Лена?

Меня это немного успокаивает. Я могу говорить.

– Не знаю. Кажется, она уехала.

– Со своим гитаристом?

– Я ничего не знаю, оставь меня в покое. Мари бросает трубку. Привести все в порядок. Затылок раскалывается. Подбираю Матильду. Ее портрет. Вешаю на место. Смотрю на нее опухшим глазом. Грожу ей загипсованной рукой.

– Хочешь подлизаться ко мне? Знаешь, что я прочитал все досье. Я уже слышу, как ты мне говоришь: «Мой мальчик, ты же не веришь всему, что порассказали обо мне судьи и эти ужасные полицейские?» Да нет, я верю!

Я даже изменил свой голос, чтобы подчеркнуть это. Матильда подозрительно смотрит на меня. Я вообще, довольно мягок. Впервые в жизни мне набили морду. Знаю, что жив, но не знаю, как проснусь. Конечно, еще более помятым.

Часа через три мадам Безар в домашнем халате приносит мне сырный пудинг. А также мою сумку, найденную в прихожей. Маленький толстяк оставил мне мои бумаги и книгу Трумэна. Еще не все потеряно, хоть он и стащил мои кассеты. Я не пропускаю мадам Безар в квартиру и разговариваю из-за прикрытой двери.

– Я немного не в форме сейчас.

– Вообще, у вас странный вид.

– Знаю, мадам Безар.

– Снова ваш боксер?

– В этот раз их было двое…

Вижу, что она мне не верит. Когда слишком лжешь, всегда сгораешь. А я и так уже обжегся.

Они оставили мне на донышке виски, к которому я не прикасался вот уже три месяца. Залпом выпиваю. Желание писать. Даже сердце колотится. Сажусь. Беру свою чернильную ручку. У меня в голове первая сцена романа. Я хочу описать Эмиля выходящим из завода в день его исчезновения. Беззаботный, в утренней туманной дымке, он за рулем служебной машины, насвистывает модную песенку. Я хочу описать просыпающееся солнце. Я – Эмиль, всем доволен, впереди прекрасный уик-энд. Должен встретиться с женщиной. Романтическая поездка в Эльзас. Я хочу также описать Матильду, ослепленную ненавистью и любовью, которые уже неотделимы от нее. Уставившийся в одну точку взгляд, навязчивая идея насчет 22 июня. Поймать Эмиля, отомстить ему. В голове у меня все это происходит одновременно, первым планом. Как в кино. Совершенно точный образ. Но как только перо приближается к бумаге, все теряет равновесие. Гипс давит на запястье. Чем больше я пытаюсь писать, тем туманнее становится образ. Страница остается пустой. Образы стираются. Я все забыл. Боюсь этого. Я боюсь, что уже никогда не смогу писать.

Ужасный период. Мне так и не удается выкарабкаться. Потеря кассет становится для меня наваждением. Часами смотрю на трупы Джона и Йоко в аквариуме. Никого не хочу видеть. Автоответчик отключен постоянно. Избегаю осуждающего взгляда Матильды. Мой кабинет – эпицентр действий ее астрального окружения. Чувствую себя пойманным. Я похож на голодающего в знак протеста. Устаю все больше. Я как будто покрыт мразью. Похож на большого гадкого червя. Мой мозг – старая измочаленная губка. Я не люблю себя таким. А Матильда подсмеивается над этим. Однажды утром, когда я услышал ее смех за спиной, запустил в нее книгой. Промазал. Страницы с «Холодной кровью» разлетелись.