Деон Мейер - Остаться в живых

«Господи, Джонни Клейнтьес, во что же ты меня втянул? Я хочу домой!» Вот что еще нужно добавить: то, чем он сейчас занят, вызывает у него отвращение. Он хотел домой, к Мириам и Пакамиле.

Краем глаза он заметил домик. Слева от дороги, развалюха между утесами и колючками. Он вдруг обрадовался. Непредсказуемый вариант, интересное решение, которое к тому же сулило отдых. Тобела притормозил, развернулся и проехал назад, до съезда на боковую дорогу. Покосившиеся ворота, которые давно нуждались в починке, были распахнуты настежь. Он медленно поехал в гору по каменистой тропе и вскоре приблизился к цементному бассейну, ветряной мельнице и старому дому с окнами, заколоченными кусками картона. Стены под жарким солнцем Кару облупились и выцвели. На металлической крыше не было водосточных желобов, и вода лила с нее потоками. Он объехал дом и остановился.

Есть ли здесь кто-нибудь? Признаков жизни он не заметил, но на всякий случай с мотоцикла не слез. Он не увидел ни белья, висящего на веревке, ни следов, ни машины.

Он выключил мотор, поднял козырек шлема.

— Эй!

Ответом ему был только шум дождя по крыше.

Тобела с трудом слез, поставил мотоцикл на боковой упор. Стянул отсыревшие перчатки и шлем. Подошел к двери черного хода с давным-давно облупившейся краской. Постучал — звук получился глухим — и снова крикнул:

— Эй!

Повернул древнюю ручку — была ли она заперта? — привалился здоровым плечом к двери, толкнул, но дверь выдержала.

Обернулся, посмотрел на дорогу. Сирены не слышно, машин не видно.

Тобела подошел к окну, но внутри было темно, и он ничего не увидел. Он вернулся к двери, повернул ручку, тяжелее навалился плечом, ударил — и дверь распахнулась настежь. По полу метнулась мышь-полевка и исчезла в углу; в доме пахло запустением и плесенью.

Маленькая угольная печка у стены когда-то была черной, а сейчас — серой. Рядом с печкой валялось ведерко для угля с отломанной дужкой. Тобела оглядел полуразвалившийся буфет, железный остов кровати с кокосовым матрасом, древний деревянный стол, две пластмассовые молочные канистры, эмалированную раковину, все в пыли и паутине.

Он стоял посреди комнаты и соображал. Мотоцикла с дороги не видно. В этом доме никто не жил по меньшей мере несколько недель.

Наконец, он решился. Снял сумку с мотоцикла, плотно закрыл за собой дверь и сел на матрас.

Всего час-другой, просто чтобы отогнать усталость.

Он стянул кожаные штаны и сапоги, нашел в сумке теплую одежду, кое-как стряхнул с матраса пыль и лег, подложив под голову сумку вместо подушки.

Всего часик-другой.

Потом он изучит карту и определится с маршрутом.

Весть о том, что беглец ушел от вертолетов и прорвался через блокпост, а один раненый боец ОБР доставлен на вертолете в Блумфонтейн, распространялась, как лесной пожар. К тому времени, как Аллисон Хили связалась со своим информатором в Лайнсбурге, история уже обросла самыми невероятными подробностями и превратилась в миф.

— И еще, раньше он состоял в «Копье нации». Ему за сорок, но он здорово обставил шпионов, как говорится, поимел их во все места, — с удовольствием говорил ей Эразмус.

Аллисон не сомневалась: полицейские откровенно злорадствуют.

— Я знаю, что он ветеран войны, — сказала она, — но почему они за ним охотятся?

— Кто тебе про него рассказал? — Эразмусу тоже не терпелось узнать что-нибудь новенькое.

— Ко мне тут приходил его старый друг. Так почему они за ним гоняются?

— Они не говорят. Самого главного эти придурки, как всегда, не скажут.

— Спасибо, Расси. Мне пора.

— Если узнаю что-нибудь еще, позвоню.

Она положила телефон в сумку и пешком отправилась в отделение банка «Абса» на Херенграхт. К окошку справочной ей пришлось постоять в очереди. В голове крутилось то, что она только что узнала. Телефон зазвонил снова.

— Аллисон слушает.

— Привет, Аллисон, меня зовут Джон Модизе. Я веду ток-шоу на радиостанции SAFM.

— Привет, Джон.

— Это ты написала статью о чернокожем байкере?

— Да.

— Не хочешь выступить у меня в шоу сегодня утром? Я возьму у тебя интервью по телефону.

Аллисон задумалась.

— Я не могу.

— Почему?

— Джон, не хочу компрометировать себя. Ты из конкурирующей организации.

— Понимаю, но следующий номер твоей газеты выйдет только завтра утром. За это время много чего может случиться…

— Нет, не могу.

— Ты в курсе, что твой байкер состоял в «Умконто ве сизве»?

— Да, — ответила Аллисон, и у нее екнуло сердце. Она теряет ведущую роль! — Откуда твои узнали?

— Мой продюсер связался с полицией Бофорт-Уэста. Он выскользнул у них из пальцев всего час назад.

Как же быстро все всё узнают!

— Знаю.

— Видишь ли, эти сведения не являются тайными. Они доступны для всех. Поэтому, если ты выступишь в шоу, никакого вреда не будет.

— Спасибо, но все же не стоит.

— Ладно, но если до одиннадцати передумаешь, звони.

— Хорошо.

Как раз подошла ее очередь.

— Здрасте, — сказала она. — Я ищу миссис Мириам Нзулулвази. Она здесь работает.

— Я покончил со всем этим. Я покончил с драками, с насилием, ненавистью. Особенно с ненавистью, — сказал он.

Дело было в госпитале в Милнертоне, он стоял рядом с койкой своего белого друга, бывшего полицейского Затопека ван Гердена. Их обоих накачали лекарствами, они были забинтованы с головы до ног, все у них болело. По странному стечению обстоятельств ранения у них были одинаковые. В то время он еще работал на Орландо Арендсе. Он тогда ощутил некое внутреннее сияние, как будто узрел новую жизнь, ощутил то, что психоаналитики называют периодом просветления. Ван Герден смотрел на него без всякого выражения, только в глазах сквозил намек на сострадание.

— Не веришь, что я смогу измениться?

— Крошка, поверить трудно.

Крошка. Так его тогда звали. Начав новую жизнь, он отказался и от прежней клички, как змея, которая сбрасывает кожу. Кличка служила лишь напоминанием о зловещем прошлом. Преобразившись, он снова стал Тобелой. Так его окрестили.

— Если ты можешь это вообразить, ты можешь это и сделать.

— Откуда ты набрался такой чуши?

— Где-то прочитал. Только это не чушь, а правда.

— Знаю, знаю. Что-то в таком роде проповедуют Норман Винсент Пил, Стивен Кови или еще какой-нибудь лжепророк. Все они великие белые колдуны.

— Не знаю таких.

— Крошка, мы все заранее запрограммированы. Подключены к программе. Мы такие, какие есть, плоть от плоти…

— Мы взрослеем и мудреем. И мир вокруг нас тоже меняется.

Ван Герден, как всегда, не считал нужным скрывать свои взгляды:

— Не верю, что человек способен изменить свою сущность. Лучшее, что мы можем сделать, — признать, что в нас есть и добро, и зло. И смириться с таким положением вещей. Потому что в нас есть и то и другое. Нужно хотя бы стремиться достичь некоего равновесия. Мы живем в мире, где добро прославляют, а зло трактуют неверно. Можно изменить лишь точку зрения. Но не свою природу.