Хуан Марторель - Маска майя

В финале из пирамиды вышел К’ан II. Король облачился в наряды, в которых он блистал в день своей коронации. Он нес скипетр в форме змеи, представлявшей бога К’авииля, [48]а на голове у него возвышался треугольный убор бога У’уналя, [49]украшенный длинными золотистыми и зелеными перьями кетцаля. При виде короля все присутствующие разразились радостными возгласами и криками «ура!».

Барабаны умолкли, и король заговорил со своим народом. У него был сильный голос, легко проникавший во все закоулки площади, и толпа внимала ему молча.

— Я — помазанник богов, — сказал он, — и моя воля — их воля. Но эта воля в результате становится также и вашей, поскольку долг короля — служить своему народу, чтобы желания каждого из вас совпадали с желаниями тех, кто распоряжается вашими жизнями и обязан удовлетворять ваши просьбы. Итак, каждый должен трудиться, чтобы боги чувствовали себя удовлетворенными и продолжали одаривать нас изобилием, как и в этом году. — Какое-то время он молчал, обводя взглядом переполненную площадь. Его фигура с высоты помоста казалась очень величественной. — Давайте же не будем делать ничего такого, что могло бы их прогневить, и давайте не будем менять обычаи, которые на протяжении многих бак’тун обеспечивали процветание нашему народу.

По окончании церемонии Балам, Чальмек, Синяя Цапля и Никте расселись на земле, оживленно болтая. У каждого в руке был стакан со взбитым какао, в который они добавили несколько капель октли . [50]Эту опьяняющую жидкость стали подавать лишь несколькими минутами раньше. Дворцовые служащие разливали ее в небольшие стаканы, которые их помощники преподносили желающим. Обычай подавать октли во время праздников и даже секрет его изготовления были заимствованы у Теотиуакана совсем недавно. Тольтеки принесли с собой не только обсидиан и бога Тлалока; они были также ответственными за то, что эта внешне безобидная жидкость заняла важное место в обычаях общества майя.

Король К’ан приказал, чтобы раздачу угощения не начинали до наступления вечера, когда уже завершатся все церемонии и люди устанут. Но длинные очереди, образовавшиеся при объявлении о доставке октли , ясно показали, что никто не хотел уходить, не попробовав этого напитка, усыплявшего чувства и веселившего дух.

Сын короля Наранхо подсаживался к ним несколько раз, но затем покинул их надолго. Черный Свет в последнее время сильно нервничал и совершенно замкнулся в себе. В обществе учеников шамана он почти всегда молчал, и даже его интерес к Никте, казалось, иссяк.

Он продолжал ходить на занятия к Белому Нетопырю и, как всегда, присутствовал на собраниях во дворце, но потом исчезал, не задерживаясь даже на несколько секунд, чтобы поболтать с присутствующими.

— Мне жаль его, — говорила в этот момент Синяя Цапля, потому что Черный Свет стал предметом их разговора, — его что-то беспокоит, или он просто устал от нас. Дело в том, что так нельзя стать счастливым.

— Его положение становится трудным, — вмешался Чальмек. — Он так и не приспособился к нашему городу, а кроме того, мы редко с ним соглашаемся в чем-либо.

— Не так просто с ним согласиться, — Балам не улыбался, — учитывая, как он себя ведет. Он не сделал ни малейшей попытки проявить любезность. Даже изображать ее не счел нужным.

— Это трудно, Балам. — Синяя Цапля посмотрела на него с нежностью. — Он наверняка тоскует по своим близким, ведь он покинул Наранхо уже очень давно.

— Но ведь и Никте находится вне дома, — Чальмек улыбнулся принцессе, — а мы все стали ее друзьями, правда?

— Правда, — засмеялась принцесса, — но это действительно непросто. Когда я только прибыла сюда, я была очень напугана. Хорошо, что сейчас у меня есть вы. — Ее взгляд остановился на Синей Цапле.

— Ладно. Давайте о нем забудем, чтобы не испортить праздник. — Балам взглянул в свой стакан и увидел, что тот пуст. — Если вы закончили, предлагаю прогуляться по сельве. Здесь слишком много людей.

— Великолепно! — Никте захлопала в ладоши. — Октли сразу ударяет мне в голову, особенно если я сижу без движения.

Все поднялись, пока Чальмек допивал свой напиток.

— Как вы посмотрите на то, чтобы отправиться к Белой лагуне? — Балам уже чуть-чуть захмелел и произнес эти слова почти не задумываясь, глядя Никте в лицо. Внезапно перед его внутренним взором возник образ ее обнаженного тела. — Нам вполне хватит времени сходить туда и вернуться до наступления ночи.

Принцесса чуть заметно вздрогнула, но улыбка тут же озарила ее лицо.

— Очень хорошо! А почему бы и нет? Все согласны?

Балам шагал рядом с Никте по узенькой тропинке, ведущей к Белой лагуне. Октли развязал ему язык, и юноша стал остроумным и разговорчивым. Принцесса также пребывала в хорошем расположении духа, и ее смех словно будил спокойную зелень сельвы.

Балам чувствовал, как по его жилам растекается веселье и бурная радость. Казалось, вечер обволакивал их своей прозрачной тишиной. Деревья и кусты обступали их со всех сторон. Казалось, время остановилось, даря иллюзию вечной молодости. И самое главное, рядом с ним была девушка, которую он любил.

Дойдя до водоема, он оглянулся в поисках своих друзей, но не увидел их. Чальмек и Синяя Цапля остались позади: вначале они еще могли различать их голоса, но теперь вокруг звенели только звуки сельвы.

Он остановился, прислушиваясь, и даже сделал несколько шагов назад, чтобы вернуться за ними.

— Куда ты идешь? — спросила Никте с невинным видом.

— Чальмек… Синяя Цапля. Они должны были идти за нами.

Принцесса надула губки.

— Балам Кимиль, тебе так не хочется оставаться со мной наедине?

Молодого человека словно парализовало, и некоторое время он не знал, что ответить. Никте назвала его полное имя, а он даже не подозревал, что она его знает. Он также не понимал, что подразумевала девушка под своим вопросом, и даже не догадывался, какой ответ окажется адекватным.

Она стояла перед ним, с иронией глядя на него и вскинув брови. Ее кожа слегка загорела, на ней была белая туника с пурпуром, доходившая ей до лодыжек. Волосы она зачесала назад, оставляя лоб открытым, и вплела в них пестрые цветы. Балам подумал, что никогда еще не видел ее такой красивой.

Он забыл о Чальмеке и Синей Цапле, а также обо всем, что не было чувствами, готовыми выплеснуться наружу в любой момент. И он начал говорить. Он не осознавал, что делает, потому что слова рождались скорее в его сердце, чем в мозгу.

— Не хочется, Никте? Прошу тебя, не шути. Говорят, что у вас, женщин, есть особый дар и вы всегда знаете, когда мужчина в вас влюблен. В таком случае, ты, должно быть, знаешь, что с того самого дня, когда я увидел тебя в Тикале, я не переставал думать о тебе и тысячу раз благодарил богов за то, что они привели тебя в Караколь и я могу быть рядом с тобой. Но я скажу тебе, что страдаю, потому что мне теперь недостаточно только видеть тебя и ожидать, что время от времени ты будешь вспоминать обо мне и улыбаться мне. — Балам приблизился к девушке, и теперь она оказалась совсем рядом. Она слушала его молча, глядя ему прямо в глаза. — Но я также страдаю от мысли, что однажды ты уйдешь или будешь смотреть на другого… — Юноша замолчал, потому что внезапно почувствовал себя взволнованным до глубины души. — Прости… Я не должен был этого говорить. — На миг он отвел глаза от принцессы. — Прости меня, если тебе было неприятно. Мужчины…