Сара Рейн - Темное разделение

Этого было достаточно. Вспышка бросила белый сноп света в темноту, и затем темнота сомкнулась вновь, глубокая и непроницаемая. Симона села на корточки, сжав в руках камеру. Ее била дрожь и слегка подташнивало.

Яркая вспышка белого света отпечаталась на ее лице и ослепила глаза, так что она не сразу привыкла к темноте. Но в ее зрачках отпечаталось нечто, что никогда не сотрется. Образ фигурки Сони, маленькой и невозможно далекой, недвижно лежащей в неестественной позе… Левое плечо Сони — то, что было немного кривым, — было вывернуто под страшно кривым углом к остальному ее телу… Из-под кожи обеих ног торчали острые кости…

Но хуже всего, хуже сломанных ног и перекошенных плеч, была Сонина голова, лежащая наполовину в темной грязной луже. И была ли это только вода? Может быть, это кровь, темная и густая, сочащаяся и смешавшаяся с колодезной водой, так что нельзя отличить? Потому что кровь в темноте кажется черной, ты не знала этого, Симона? На мгновение шепот голосов вновь пронесся в ее голове. Кровь кажется черной, Симона, мы знаем об этом все…

В крови или в воде, Соня лежала на спине, и ее голова, казалось, была свернута гигантскими руками. Ужасно. Ужасно.

И Симона бросилась через комнаты; напуганная, вся в слезах, выбежала из старого дома на тропинку и, не разбирая дороги, поехала домой.

Не было никакой необходимости хранить эту пленку. Позднее тем же вечером мама навела фонарь на колодец, и Сони не было там, и, хотя объяснение было немного непонятным и таинственным, оно положило конец обсуждению.

Но Симона сохранила пленку. Она перемотала ее и вынула, осторожно укрывая отсвета. Затем обмотала шерстяным шарфом и убрала на дно ящика своего столика. Она проявила первую пленку — со снимками Мортмэйна снаружи, — мама посмотрела их, и они ей очень понравились. Один из этих снимков Симона разместила на выставке — интересный эксперимент, сказала она Гарри Фитцглену, но, конечно же, это была попытка прогнать кошмар.

Они покинули Западную Эферну вскоре после событий в Мортмэйне: Симона ждала этого и не удивилась, когда мама на следующую же неделю начала звонить риэлтерам и опять говорила о том, что они блуждают, подобно цыганам, и, может быть, лучше для Симоны, если они переедут поближе к Лондону. Никто из них не заговаривал о том, что они покидают это место из-за происшествия в Мортмэйне, но Симона понимала, что они обе знают, что это главная причина.

Она никогда так и не сказала маме, что была еще одна пленка с кадрами, сделанными при фотовспышке. Все эти годы она думала, что нужно уничтожить пленку из Мортмэйна, но никогда так и не сделала этого, и пленка была при ней, когда они уехали из Западной Эферны и перебрались в Северный Лондон и затем в квартиру, которую она снимала с двумя другими девушками, когда училась в училище. Это было нечто вроде талисмана наоборот; нечто, что могло однажды, несмотря на все доказательства обратного, стать свидетельством того, что действительно произошло в Мортмэйне.

С тех пор как она стала работать в галерее Торн, пленка хранилась в маленьком ящике в темной комнате. Если хочешь спрятать листок, сделай это в лесу. Если хочешь спрятать пленку, сделай это в фотостудии.

Симона вытащила пленку из ящика и посмотрела на нее. Затем, в свете красного фонаря, цвета ее кошмаров, она начала проявку.

На заре эры фотографии недалекие люди находили этот процесс пугающим, они верили, что камера обладает способностью похищать души, и в страхе отворачивались от нее.

Странным и искаженным образом это представление воплотилось в теории, поддерживаемой некоторыми исследователями-физиками, что пленка может запечатлеть сверхъестественные существа, хотя чаще этот процесс используется для разоблачения мошенничества, чем в качестве доказательства существования призраков.

Симона никогда не переставала восхищаться постепенным появлением образов на белой поверхности, и, хотя она понимала, как происходит химическая реакция, иногда это казалось волшебством. Вот и сегодня она ждала чуда, когда, склонившись над рабочим столом, наблюдала, как образы выплывают на бумагу.

Первые два снимка — снятые снаружи Мортмэйна — вышли удивительно хорошо. Симона вгляделась в них. Да, в них были четкость и контраст светотени, и с технической точки зрения они неплохи.

Она перешла к следующему, сделанному внутри центрального холла здания. Тени и ветхая лестница… и изящный орнамент на каменной арке… Сердце Симоны сжалось и затем заколотилось быстро-быстро. Там было что-то еще, прямо на границе поля зрения. Она склонилась над столом, пристально вглядываясь. Да, вот оно: размытое цветовое пятно, как если бы кто-то пробежал перед камерой. Будто бы человек, одетый в вишневый свитер, промелькнул перед камерой так быстро, что она не успела поймать его. Как нечеткий отпечаток пальца, как твое собственное отражение в запотевшем зеркале ванной комнаты. Симона рассматривала эту несфокусированную деталь несколько секунд и затем перешла к последнему кадру.

Вот он, думала она, почувствовав, что в горле у нее пересохло. Вот в этот момент я наклонилась над вонючим кирпичным парапетом и навела камеру вниз. Вспышка молнией осветила всю шахту колодца, и я увидела внизу ее — Соню. Но увижу ли я ее теперь?

Шахта резко и точно вошла в фокус, она казалась длинным узким тоннелем, окаймленным иссохшими черными кирпичами. И там внизу лежала маленькая разбитая фигурка, острые кости торчали из-под кожи ног, голова запрокинута набок под тем безумным неверным углом, что Симона видела тогда, много лет назад, и не смогла забыть. Половина лица была обращена к камере, и один глаз обвиняюще и недвижно смотрел вверх. Другой стороной голова лежала в луже запекшейся грязной черноты. Потому что кровь становится черной, помнишь, Симона?..

Симона почувствовала, что она сидела согнувшись над столом так долго, что мышцы шеи затекли. Она откинулась назад, попытавшись расслабить их, по-прежнему не отрывая глаз от фотографии. Камера, конечно, может лгать, и так бывает часто, но теперь она не лгала. Соня была в Мортмэйне в тот день, и она умерла там, перед ней лежало доказательство. Мама сказала, что Соня умерла вскоре после рождения — после операции разделения, — и значит, мама лгала по какой-то причине или сама не знала правды. Симона не знала, чему верить. Мне нужно ей сказать, думала она, приходя в ужас при одной мысли об этом. Я позвоню ей сразу, как только доберусь домой, и скажу ей, что это действительно была Соня и что я действительно убила се.

Но затем слабый голос прошептал: «Но когда вы вернулись в Мортмэйн немного позже, Сони уже не было там. Мертвые не могут подняться и сами выбраться из колодца». Симона задумалась об этом, и голос внутри вдруг сказал: «Конечно, она не могла выбраться сама. Но кто-то мог ее вытащить».