Ингер Фриманссон - Тень в воде

– Ты присматриваешь за их могилами? – невольно спросила Йилл. – Родителей Берит. У нее же ни братьев не было, ни сестер.

– Церковное управление следит. Платишь деньги – и они присматривают.

Йилл забралась на кровать, укуталась в одеяло. После ночной смены она всегда немного мерзла. Тор пил чай, наблюдая за ней.

– Устала?

– Не особо. Второе дыхание.

– Знаешь… Я ездил по Хэссельбю и вдруг оказался у дома Жюстины Дальвик. Как будто машина сама к нему вырулила.

Йилл похолодела.

– Вот как.

– Это было среди ночи, народ в это время спит. Но не она. Все окна в доме светились. Я увидел ее, она казалась испуганной. Взяла и ни с того ни с сего распахнула дверь и заорала кому-то, чтобы он – или она – убирался прочь и оставил ее в покое. Честно говоря, было жутко.

– Она тебе кричала? Заметила тебя?

– Нет. Уверен, что меня она не заметила. А больше никого в саду не было, – я бы услышал. Страшное дело. У нее точно не все дома.

Йилл подтянула одеяло к подбородку.

– Возможно, отчасти в этом виноваты мы, – прошептала она. – Когда мы были маленькие. Я столько об этом думала. Мы были такие жестокие, так мучили ее. Но она… она никогда не плакала. Мы думали, что ей нравится. Конфетами угощала, пастилки «Санди», килограммами, до рвоты. Ну, знаешь, ее отец…

– Знаю.

– Помню, как стоматолог объявил, что за последние несколько семестров в классе стало больше кариеса, и как училка произнесла предупредительную речь. Кажется, она тоже была против Жюстины настроена. Иногда она оставляла Жюстину после школы. Не знаю, что она с ней делала.

– Понятно.

– Ну и мы хороши. Одноклассники. Однажды на скалах… ох, даже вспомнить стыдно. В тот раз она сломала ногу и потом долго не ходила в школу. Но ничего не рассказала родителям. Нет, она никогда не ябедничала. Кстати, и мама у нее была ненастоящая. Кажется, отец женился на собственной секретарше. Ее звали Флора – имя как целый цветочный луг. Нам казалось, что она королева – совсем не похожая на наших клушистых мамаш. Она красиво одевалась, красила ногти и губы.

Тор указал на увеличенные портреты Йилл и Берит, висящие на стене:

– Этого я не видел.

– Берит подарила. Снимок сделан в начале третьего класса.

Тор поставил чашку на стол и пересел на кровать. Близко-близко к Йилл.

– У нас такой невинный вид! – воскликнула та, глядя на фото. – Смотри, какие милые маленькие девочки. Но это лишь видимость. Как ты думаешь, все дети жестокие? Я много об этом думала. Неужели дети лишены сочувствия? Нет, вряд ли. Дети могут пожалеть того, кто попал в беду. Но не ровесников. Или это только мы были такими зверенышами? Берит, я и еще одна девочка, ее звали Герда. И еще другие – да нас было много… знаешь, у Жюстины не было друзей. Она все время таскалась за нами. Гордости ни на грош. Она всегда была одна. Ее настоящая мама умерла прямо у нее на глазах, дома. Жюстине было всего четыре года. Разве одной этой травмы не достаточно? Зачем было вдобавок изводить ее? Зачем добавлять мучений, когда их и так немало?

Тор осторожно обнял Йилл за плечи.

– Думаю, такое повторяется из поколения в поколение, во всех уголках света. В нашей школе было то же самое. Точнее, в школах – иногда я жил у бабушки с дедушкой.

– Ой! И каково это?

– Наверное, меня должны были дразнить, ведь я говорил на другом диалекте, стокгольмском. А когда возвращался в Стокгольм, то говорил как дети в Буртрэске. Но я умел драться, вот в чем дело. Меня уважали.

Йилл с трудом представляла себе Тора в роли драчуна.

Она прильнула к нему и закрыла глаза.

– Хорошая у нас получилась поездка, – раздавался его голос поверх ее головы. – Йилл, я…

Йилл притянула Тора к себе, укутала обоих одеялом.

– Нам надо отдохнуть, – прошептала она. – Нам обоим нужно отдохнуть, и тебе, и мне.

Дни пошли ветреные и дождливые, вода чернела и гневно пенилась. Она подумала, что лодку надо бы вытащить на сушу, нельзя оставить, как в прошлом году.

Ханс-Петера ее вылазки все сильнее раздражали.

– Не выходи больше на этой чертовой лодке, она скоро развалится.

Хорошо, не буду, только сегодня… и, может быть, завтра… не готова еще прекратить слежку.

Когда Ханс-Петер уснул, она надела спасательный жилет и села в лодку. Вода волновалась, летели брызги, и целые фонтаны перехлестывали через борт. Она крепко сжимала весла. Грести и маневрировать было трудно. Жюстина вспомнила большой папин катер – она научилась им управлять, но однажды в ночь летнего солнцестояния катер, пришвартованный у пристани, протаранила моторка. За штурвалом был пьяный мужчина, надолго угодивший в больницу.

Ремонтом катера Жюстина так и не занялась. Ей вполне хватало лодки.

Где-то здесь? Она не знала толком, думала, что помнит, но всякий раз находила новое место. Бросила якорь, тот плюхнулся в воду глухо, словно нехотя. Вынула из воды весла, осторожно, чтобы не выскользнули из уключин. Не дай бог потерять! Подумать только – дрейфовать тут без весел, рискуя перевернуться в любой момент… Она нервно затянула шнурки спасательного жилета.

Замерзнет ли озеро в этом году? Так, как замерзло в тот раз ? Все становится проще, когда лед закрывает, запирает на замок воду. Тогда она чувствует особую свободу, может расслабиться совсем иначе, глубже. Но и тогда остаются опасности. Сверкающе-солнечными зимними днями любители подледного лова часами сидят у лунок. От этого Жюстина теряет покой, не отходит от окна библиотеки, следит в бинокль за малейшим движением.

Большую часть времени ей удавалось отгонять эти мысли, но иногда вопросы назойливо шныряли в голове, принимая в конце концов форму слов. Как долго человеческое тело разлагается в пресной воде? А пластик, ткань, дерево? Сколько времени потребуется, чтобы следы окончательно размыло? Чтобы сомнения рассеялись? Остов финских санок может лежать десятилетиями, пока его не разъест ржавчина. А зубы, кожа, волосы?

Тело она привязала бечевкой. Обычной бечевкой. Плюс шарф, повязанный вокруг шеи Берит. Как долго бечевка будет удерживать тело на санках?

Порой она видела глаз – свешиваясь через борт лодки до самой воды, становясь на колени так, что жесткие, мокрые перекладины на дне лодки врезались в колени. Выпавший, выплывший из глазницы глаз, замерший взгляд сквозь водоросли и тину. Жюстина смотрела в ответ, заставляла себя, чувствуя, как желудочный сок поднимается вверх, к глотке.

Вот, здесь. Как отметить ?

Вода, куда ни глянь. На воде трудно определить расстояние. К тому же на следующее утро глаз мог оказаться в другом месте и выглядывать – горестно, пусто – из-под камней. Жюстина шмыгнула, сглотнула, ощутила боль в груди. Стая птиц с криками пронеслась над лодкой, Жюстина присела и сжалась.