Владимир Орешкин - Рок И его проблемы-2

Кто из этих троих, по-твоему, оказался ближе к человеку, пострадавшему от разбойников?

Законник сказал:

— Тот, кто проявил заботу.

— Старайся поступать так же, — сказал ему Иисус»

Все горняцкие поселки чем-то похожи друг на друга. Может быть, запахом подземной пыли, которой пропитан в таком поселке каждый дом. Или особой повадкой шахтных людей, которые не от земли кормятся, не от того, что на ней растет, а — от ее недр.

Конечно, все люди, собственным потом зарабатывающие свой хлеб, тоже похожи. Чем бы не занимались, выращиванием этого самого хлеба, ткачеством, или добыванием угля.

Но у горняков — своя стать. Подземная…

Этот поселок был горняцкий. Даже зимой, когда снег вьюгой пробегал по главной улице, покачивая редкие фонари на столбах, — видно было, по всей обстановке, что дело жителей этих домов, слева и справа от главной улицы, ходить под землю.

Но с запахом творилось что-то не то, — его не было.

Не было и коренастых мужчин с черными кругами, отметинами подземелья, у глаз. Не было брошенных на плечо кирок и отбойных молотков. Не было перепачканных грунтом совковых лопат и прочей механизации. Ни вагонеток, ни экскаваторов и большегрузных машин.

Стоял только в это раннее утро у дома двухэтажного с колоннами, которые в пятидесятых и шестидесятых годах двадцатого века возводили в горняцких поселках, как кинотеатры и центры художественной самодеятельности, — стоял только у этого дома, на котором теперь виднелась надпись: «Казино и ресторан — Астория», одинокий полноприводный «Джип». Больше ничего из механизации в этот ранний час на улицах не совсем обычного поселка, разглядеть было нельзя.

Напрашивалась только одна, по этому поводу, догадка: работные горняцкие труженики давно покинули эти места, кончилась жила, которую они вели под землей, вот и уехали к другим подземным пластам… Но на смену им появились другие люди. Пришли другие, — и вот теперь живут здесь полноправными хозяевами ближайших окрестностей…

В ресторане завтракали четыре человека.

Все — приблизительно тридцати — тридцати пяти лет. Все коротко подстриженные. И все, может быть из-за столь раннего часа, не любители поговорить.

Завтрак самый обыкновенный: омлет, картошка-фри с сосисками, и крепкий кофе, от которого весьма приятно пахло.

— Колян, борт через сорок минут, — наконец, сказал один из завтракающих, взглянув на часы.

Тот, кого звали Колян, тоже взглянул на часы, но ничего не ответил.

— Слушай, братан, — сказал негромко другой, сидевший левее, — я вот что думаю: подходит к тебе халдей и говорит: Колян, что вы будете кушать на завтрак?… Не солидно как-то получается. Может, сказать халдеям, чтобы звали тебя по имени-отчеству?

— А ты хоть знаешь мое имя-отчество?

— Николай Константинович.

— Смотри-ка… Ну, тогда я подумаю.

— Давно пора, брат, сделать, чтобы халдеи нас по имени-отчеству звали.

— Ну, ладно, раз ты такой умный, как Пифагор, то скажи, что думаешь про вчерашнее?..

— Про вчерашнее?.. — переспросил мудрец… И — замолчал. Наверное, не нашелся, что ответить.

А между тем, отвечать ничего не нужно было, и так все было ясно, как божий день.

Вечером, в восьмом часу, Коляну, который с ребятами уже сидел после работы в баре, позвонили из шахты, и попросили срочно приехать.

— Что там у вас? — спросил недовольно Колян, делая вид, что его отрывают от важного дела. Хотя дела никакого важного у него не было, была обычная вечерняя скука, когда, кроме как нажраться, никаких развлечений больше не предполагалось. Это же глухая провинция, у черта на куличках, а не столицы какие-нибудь. Здесь одно и тоже, даже помнишь, сколько девок в округе, восемнадцать штук, и ни на одну больше… Но строгость полагалась, чтобы ребята не отбивались от дисциплины.

— Да ты спустись, сам посмотришь… Ничего страшного.

— Хорошо, — коротко бросил Колян, допил пиво, и пошел к выходу. По дороге встретился Бигус, и, чтобы не скучно было, Колян прихватил его с собой.

С лета, когда все начиналось, они здесь рогом уперлись в хозяйство, будь здоров. Забыли, с какого конца к стволу подходить, и с чего начинается разборка, и про разные прочие базары и стрелки. Но создали уголок цивилизации.

Приделали вторую клеть, пассажирскую, с матовым светом, лакированными панелями и с зеркалом во всю заднюю стену. Едешь вниз или вверх — и давишь прыщики. Благодать.

Выровняли штрек, поправили рельсы и пустили самый настоящий трамвай. Из трех вагонов. Последний — грузовой, в середине — для старателей, а первый, с пивом и бесплатным куревом, — для персонала.

Трамвай ходил туда-сюда, и минут за пять доставлял от выхода из лифта к нужному месту.

Только вот нужное место осталось почти нетронутым. Поставили только лавки по стенам, пару здоровых ящиков для пустой породы и для бренных останков неудачников, и соорудили границу, со шлагбаумом. Шлагбаум — для понта, конечно. Для начальников, туды их мать, которых с лета побывало здесь предостаточно.

Хотел Колян, был момент, написать на нем слово из двух букв, куда это от него идет дорожка, но передумал. Пусть сами догадаются, кто пошустрей.

Но бабки на дело давали не скупясь.

И строгости навели по полной программе. Даже создали особый отдел, чтобы никакой посторонний слух отсюда не пошел.

Братва, которая имела допуск в шахту, получает по две с половиной тысячи баксов на нос, на поверхности — полторы, больше было не положено. И плюс: лишнее слово, — кранты. Это — серьезно. Уже четверых своих с лета отправили через шлагбаум в путешествие, — и не один не дошел до поворота. Такие вот дела…

Вообще, если знать, что здесь творится, — запросто можно поехать головой…

Трамвай ждал у лифта. На козлах сидел Митька-уха.

— Ну? — спросил его Колян. — Что там у вас такое?

— Да ничего. Картинка появилась.

— До утра нельзя было подождать?

— Сами же говорили, как что новое, — вас вызывать. Вот Химик и позвонил. Что вы, Колян, ругаетесь. Я-то здесь при чем.

— Ладно, — сказал Колян, — трогай. Посмотрим на твою картинку.

Они с Бигусом сели на кожаные сиденья, трамвай загудел аккумуляторами и потащился по штреку.

Хорошо бы стены выложить мрамором, как в метро, — будет совсем красиво. Но, может отвалиться, скотина, здесь все-таки влажность.

Несмотря на то, что Колян побаивался этого места, — только себе одному признавался в этом, да и то по пьяни, — приходилось командовать здесь, благоустраивать, а, значит, вкладывать какую-то душу. Такая получалась дурная смесь, как портвейн с пивом… Но никуда не деться.

Не успели докурить, как приехали…

Пол здесь подметали два раза в день, он был утрамбован сотнями ног, и по виду напоминал асфальт. По стенам горели ночные светильники, — и все это напоминало домашний погреб, где должна стоять квашеная в бочке капуста, соленые помидоры и огурцы, грибы в кадке, и храниться на зиму картошка.