Титания Харди - Лабиринт розы

Заметив, как потрясена Люси его квартирой, Браун пояснил:

— Здесь когда-то находились складские конторы. Хотите кое-что посмотреть?

Он открыл ей дверь в небольшой коридор, в конце которого Люси увидела сейф-кладовку с массивными медными рукоятками. На двух створках золотом были вытиснены дата 1890 и имя изготовителя — «Штейнер и сыновья». Роланд надавил на рукояти и с усилием потянул на себя дверцы, как показалось Люси, ведущие в другое измерение. Внутри обнаружилась небольшая комнатка с полками по стенам.

— Ни в коем случае не закрывайте их. — Он взглянул ей прямо в глаза, и Люси поняла, что Роланд принимает какое-то решение. — Ключи пропали, когда я покупал это здание, но все равно он чудесный, правда?

Люси посмотрела на Роланда более внимательно и испытала неожиданное и всепоглощающее чувство родства с этим чужим для нее человеком — так что ей даже захотелось его обнять.

— Вы ведь очень его любили?

— Уилла?

Браун кивнул с удивительной экспрессией, словно вложил все силы в подтверждение своего согласия.

— А какой он был? — спросила Люси, не сводя с него пристального взгляда. — Я не могу расспрашивать о нем Алекса, даже теперь.

Роланд понял и улыбнулся:

— Так просто не объяснишь… Он очень отличался от всех остальных, с кем приходится сотрудничать: ему взбредала в голову какая-нибудь задумка, и он тут же бросался претворять ее в жизнь. Не по чьему-то заказу, а по собственному почину. А потом попробуй только не купить его сногсшибательный материал — столько вони поднимется! — Он загоготал, как ненормальный. — А примерно через год кто-нибудь обязательно обращался к Перл, мол, есть ли фактики по тому или иному случаю? И оказывалось, что нужные снимки в то время сделал именно Уилл — готовый фоторепортаж, иногда даже с комментарием. Люди и события, которые вдруг стали всем интересны, хотя в свое время никто не позаботился запечатлеть их на пленку. Уилл предугадывал потребности рынка. Да, я очень его ценил…

Роланд снял с одной из полок объемистый сверток и подал его Люси.

— Полагаю, это теперь ваше?

Они посмотрели друг на друга, и Люси показалось, что она расслышала в его словах скрытый намек, хотя, кроме Алекса и медперсонала, непосредственно задействованного в операции по пересадке сердца, ни одна душа не могла знать о ее тайне. Недаром Саймон накануне дал ей понять, что Роланд обладает неким сверхъестественным чутьем, и от осознания этого Люси стало тревожно и даже страшно. Она чуть было сама не проговорилась, но Браун улыбнулся и почему-то покачал головой:

— Если вы близко знакомы с Алексом, Люси, то и Уилл вам не чужой. Пойдемте посмотрим, как там Саймон…

Люси вышла из сейфа задумчивая и вернулась вместе с Брауном в гостиную. На низком столике, к которому Саймон успел пододвинуть стулья, их уже ждали три чашки кофе. Браун принес из кухни нож и подал Люси, и она тут же принялась разрезать оберточную ленту. Саймон с Роландом о чем-то беседовали, но Люси не обращала на них внимания: ее настолько захватил процесс разворачивания бандероли и связанные с ней догадки, что она никак не могла поучаствовать в беседе двух приятелей. Руки у Люси дрожали; она сломала сургучные печати, сняла сначала плотную коричневую обертку, затем легкую пузырчатую… На нее повеяло слабым ароматом роз.

Слуга приходит поворошить наполовину угасшие угли в камине, и Кейт Ди понимает, что скоро рассвет. Она тихо качает головой и отсылает его прочь. Отец мирно дремлет в кресле, обложенный подушками, — видно, после трех бессонных ночей подряд он получил небольшую передышку. Вчера он наотрез отказался удалиться в спальные покои, чувствуя, как угадала Кейт, что больше из них не выйдет, если поддастся сну. В комнате, обшитой деревом, довольно тепло — пусть лучше отец отдохнет, пока есть возможность…

Кейт отклоняет голову от пламени свечи, чтобы тень не падала на рукоделье. Пальцы у нее онемели от долгих часов, проведенных за вышиванием, хотя игла проворна по-прежнему — Кейт надеется, что отец еще успеет оценить узор на кошельке, который она мастерит со всей возможной поспешностью. Ни она, ни ее брат Артур вслух не говорят, но оба знают, что отцу недолго осталось жить на свете, как понимают они и то, что его кончина явится для них благом. Этот чудесный, наивный ученый старик, давно разменявший девятый десяток, только недавно стал проявлять признаки рассеянности ума, тревожась о некоторых «недостающих» хозяйственных мелочах. Его взволновала пропажа довольно ценной солонки из позолоченного серебра, куда-то подевались крестильные ложки с фигурками апостолов… У Кейт недоставало духу признаться ему, что Артур вынужден был их продать, чтобы покрыть текущие расходы.

От размышлений Кейт поспешно возвращается к вышивке. Игла так и мелькает в ее пальцах, прокалывая льняную основу и нанося мельчайшие стежки на едва заметные линии рисунка. Ей не терпится закончить хотя бы одну часть и показать отцу: розы, отбрасывающие тень. Замысел она подсмотрела здесь же, в его любимой комнате: над головой у Кейт сплелись резные соцветия, раскрашенные красным и белым. Отец настоял, чтобы она сначала занималась красными розами, ибо время для белых наступит позже, и еще ей непременно нужно отвести на канве место для бледно-серого шелковичного мотылька — одновременно и призрака смерти, и символа трансцендентного состояния, к которому всем нам должно стремиться. «Шей, как научила тебя госпожа Гудвин, аккуратными меленькими стежками», — наставлял он Кейт. Она не стала спорить, и вот под ее искусными пальцами появляется мотылек — ребус для тончайшего шелка, из коего соткана наша душа, — и темноликий ангел Сатурна, надзирающий за алхимиками. «И смуглая дама», — шепотом добавляет Кейт.

Отец пытается привстать, и книга падает на пол с его колен. Кейт тут же вспархивает с места и садится рядом, словно пчелка на край цветка.

— Поспите еще, отец…

Она поправляет за его спиной подушечку и заново подтыкает одеяло. От ее внимания не ускользает, что дорогое ее сердцу лицо оттенком можно сравнить с пергаментом. Отцовские глаза глядят прямо на нее, но, кажется, не вполне могут рассмотреть. Кейт вздыхает с облегчением, когда веки вновь смыкаются, а ссохшиеся губы пытаются улыбнуться ей в утешение. Тогда она тихо возвращается в свое кресло, к незаконченному шитью.

— Слова будут подобны числам, Кейт…

От неожиданности она укалывает палец, услышав, как отец говорит с закрытыми глазами.

— Обратный путь ты проделаешь, ступая по тем же следам в лабиринте.

— Да, отец… — Кейт улыбается, не отрывая глаз от работы: отец не будет молчать, пока не придет его смертный час. — Вы уже говорили мне: потом надо будет отсчитывать в обратном направлении, от конца «таблицы Юпитера», и начать я должна буду с числа «тринадцать» — со дня вашего рождения.