Том Нокс - Клуб адского огня

Он обернулся и увидел, что ее лицо побледнело и напряглось.

Словно женщина очень сильно испугалась.

Роб попрощался с археологами. Кристина решила уйти вместе с ним.

Трое певцов к тому времени уже задули свечи, собрали столик и не спеша пошли по улице. Один из них оглянулся на Кристину. Роб не смог понять, что выражало его лицо.

«А может, — подумал Роб, — дело всего лишь в недостатке освещения. Поэтому я и не могу понять, что у него на уме».

Где-то вдали загавкала собака, выполняя свой одинокий ночной обряд. Над ближайшим минаретом высоко в небе висела луна. Ветерок доносил смрад нечистот.

Держа Роба под руку, Кристина вела его по узкому переулку; вскоре они оказались на сравнительно широкой и несколько лучше освещенной улице. Роб все ждал, когда же Кристина объяснит ему свою реакцию, но они шли молча. За дальними кварталами проглядывала пустыня. Темная, бесконечная, древняя, мертвая…

Он подумал о камнях Гёбекли, которые стоят где-то там, заливаемые светом луны — в первый раз за десять тысяч лет. Журналисту стало холодно впервые за все время пребывания в Шанлыурфе.

Молчание слишком затянулось.

— Ладно, — сказал Латрелл, отпустив Кристину, которую держал под руку. — Что все это значит? Я имею в виду песнопения. — Роб понимал, что ведет себя не слишком вежливо, но он сильно устал, был раздражен и ощущал первые признаки похмелья. — Кристина, расскажите. У вас был такой вид, будто… будто вы увидели ассирийского демона ветров.

Это была попытка разрядить напряжение. Безуспешно. Кристина нахмурилась.

— Это Пульса Динура.

— Что-что?

— То, что пели эти люди. Заклинание.

— Пульса… Ди…

— … нура. Огненные бичи. По-арамейски.

Роб в который раз изумился.

— Откуда вы знаете?

— Я немного владею арамейским.

Они спустились к прудам. Старая мечеть утопала во тьме, там не горело ни единого огонька. По аллеям больше не прогуливались парочки. Роб и Кристина свернули налево, к его отелю и ее квартире, находившейся сразу за ним.

— Значит, они исполняли арамейский гимн. Очаровательно. Уличные певцы?

— Это вовсе не гимн! И пели его не какие-то там певцы!

Ее горячность изумила Роба.

— Кристина, простите…

— Пульса Динура — древнее проклятие. Колдовство пустыни. Пришло из Месопотамии. Встречается в некоторых версиях Талмуда, священной книги иудеев, написанной в эпоху Вавилонского пленения. Тогда евреев практически заперли в Ираке. Роб, это очень страшное и очень древнее зло.

— Ну… — Он не знал, что ответить. Они уже приближались к его отелю. — И что оно делает, это… Пульса Динура?

— Считается, что с его помощью можно вызвать демонов разрушения. Огненные бичи. И оно, несомненно, направлено против Франца. Иначе зачем было колдовать под его окнами?

Роб снова почувствовал раздражение.

— Значит, его прокляли? И что из того? Наверно, он когда-то недоплатил им. Кого это волнует? Чушь какая-то, пустая болтовня. Скажете, нет?

Тут он вспомнил о крестике, который Кристина носила на шее. Не оскорбить бы ее ненароком. Неизвестно ведь, насколько она религиозна. Насколько суеверна. Роб был непреклонным атеистом. Религиозные убеждения и иррациональные суеверия он не принимал, и порой они его изрядно бесили. При всем том он любил Ближний Восток, колыбель всех зародившихся в пустыне религий. И еще ему нравилось страстное противостояние между этими религиями. Удивительный парадокс.

Кристина молчала. Роб предпринял новую попытку.

— Так какое это имеет значение?

Она наконец-то посмотрела на него.

— Для некоторых людей очень большое. Например, в Израиле.

— Продолжайте.

— Евреи в последние годы несколько раз использовали Пульса Динуру.

— И?..

— Например, некоторые крайние ортодоксальные раввины. В октябре девяносто пятого года они призывали ангела смерти против Ицхака Рабина, главы Израиля.

Она немного помолчала. Роб пытался вспомнить, что было связано с этой датой. Но не успел.

— Не прошло и месяца, как Рабина убили.

— Что ж, любопытное совпадение.

— В две тысячи пятом году еще одна группа раввинов использовала Пульса Динуру против Ариэля Шарона, он тогда был премьер-министром. Через несколько месяцев у него произошел инсульт, и с тех пор он не выходил из комы.

— Шарону было семьдесят семь лет. И он был очень толст.

Она посмотрела Робу в глаза.

— Конечно. Это просто… совпадения.

— Ну да. Конечно.

Они находились в вестибюле отеля и чуть ли не спорили. Роб жалел, что дошло до этого. Кристина нравилась ему. Очень. Он меньше всего на свете хотел ее обидеть. Он предложил — очень рьяно — проводить ее до дому, всего около полукилометра, но она очень вежливо отказалась. Они посмотрели друг на друга. А потом коротко обнялись. Прежде чем уйти, Кристина сказала:

— Как вы и говорили, Роберт, это всего лишь совпадения. Но курды суеверны. Здесь, на Ближнем Востоке, в Пульса Динуру верят очень многие. У проклятия дурная репутация. Посмотрите в Google. И если они прибегли к нему, значит… значит, кто-то очень сильно желает смерти Францу Брайтнеру.

С этими словами она повернулась и пошла прочь.

Роб несколько минут провожал взглядом ее растворявшуюся в темноте фигуру. А потом опять вздрогнул. Из пустыни задул ветер, и ночь стала еще холоднее.

Форрестер раскинулся на диване в уютной гостиной дома, расположенного на краю Масуэлл-Хилл, северного пригорода Лондона. Он был на приеме у своего психотерапевта.

«Прямо как в романе, — подумал он. — Полицейский с неврозами. Коп, у которого поехала крыша».

Что же, он не против. Главное, психотерапия помогала.

— Как прошла неделя?

Психотерапевту, доктору Дженис Эдвардс, было хорошо за шестьдесят. Элегантная, даже шикарная женщина. Форрестеру нравилось, что она уже немолода. Это означало, что он мог рассказывать ей о сокровенном, достигать катарсиса, говорить, не отвлекаясь ни на какие эмоции. А ему важно было иметь возможность выговориться, пусть даже за час этого удовольствия приходилось платить пятьдесят фунтов. Иногда он говорил о своей работе, иногда о жене, иногда о чем-нибудь другом. Мрачном. Серьезном. И все же он так никогда и не доходил до самого главного — до дочери. Может, когда-нибудь сумеет.

— Ну, — повторила доктор Эдвардс откуда-то из-за спины Форрестера, — расскажите, как прошла неделя.

Форрестер уставился в окно невидящим взглядом, сложил руки на животе и начал рассказывать о событиях на Крэйвен-стрит. О смотрителе, о пытках, о чудовищности случившегося.

— У нас нет никаких следов. Все чисто. Они действовали в кожаных перчатках, и криминалисты не нашли ничего, что содержало бы ДНК. Ножевые ранения тоже ничего не дают. Самое обычное оружие. Мы не обнаружили ни единого отпечатка. — Он потер ладонью темя. Психотерапевт заинтересованно пробормотала что-то. Детектив продолжил рассказ. — Я очень обрадовался, когда узнал: в подвале, где они копали… ммм… там несколько лет назад нашли какие-то старые кости… Но и это нам ничего не дало. Думаю, простое совпадение. Я до сих пор не имею представления о том, что они искали. Не исключено, это всего лишь выходка, студенческая проказа, которая повернулась не так, как надо, и зашла слишком далеко. Или они накачались наркотиками… — Форрестер понимал, что его уводит в сторону, но не волновался по этому поводу. — И что же я имею? Старика с отрезанным языком в больнице и след, который никуда не ведет, и… В общем, такая была у меня неделя, паршивая неделя… И знаете, это, пожалуй…