Анатолий Ковалев - Гильотина в подарок

Очнулся в полдень. С чувством, что лежит на дне бассейна. Посмотрел на часы и заплакал. Все кончено. Поезд ушел.

К вечеру опять поднялась температура. Какие-то тайные неведомые силы судьбы удерживали его в этом городе, в этом доме, в этой постели. Так ему казалось.

Утром жена, уходя на работу, поцеловала в лоб. Ее васильковые глаза вновь приобрели девичий задор.

– Как выздоровеешь, сразу на работу! Я договорилась. Хорошо?

Он только кивнул в ответ.

Лежал с закрытыми глазами, пока дочь не пришла из школы.

– Тебе не помешает музыка? – осторожно осведомилась она.

– Не помешает.

– Для начала поставлю «Стабат Матер» Вивальди.

Легко, непринужденно заиграли скрипки, словно беспечные зверюшки скакали по лужайке. Вступил мощный, поднебесный орган – как бы в назидание беспечным зверюшкам. Потом где-то между небом и землей возник голос. Очень низкий женский голос. Что-то скорбное на загадочной латыни. Он разобрал единственное слово – «амен».

– Ни фига не «амен», – сказал себе и поднялся с постели.

Шатаясь, вышел из подъезда. В кармане пальто лежали последние деньги, оставшиеся от экспедиторства. Он радостно пел себе под нос: «На самолет хватит! На самолет хватит!» Уже предвкушал, как ступит на столичную землю, как бросится к первому автомату и крикнет в трубку: «Я приехал! Я – в Москве!»

Но в самолете вновь начался жар. Стюардесса дала ему что-то из аптечки, но сделалось только хуже. В бредовом кошмаре незнакомая певица бесконечно выводила «амен!» низким, зловещим голосом. «Ни фига не „амен“! – кричал он кому-то. – Мы еще поборемся!»

Два часа полета показались десятиминутным провалом. Его растолкали соседи.

С трапа сошел благополучно.

Такси ему никто не предлагал. Что взять с пьяного?

Автобусный провал был еще короче.

В метро даже умудрился правильно сделать пересадку.

Вот на станции «Сухаревская» при выходе в город возникли проблемы. Появилось большое красное пятно. И никуда не исчезало. Пришлось остановиться. И тут он услышал знакомый запах роз. Кто-то тыкал ему в лицо букетом, предлагая купить для любимой девушки. У него еще оставались деньги. Он отдал все, что было.

И наконец ночная Сретенка! Фонари над дорогой танцуют. Троллейбус двигается странно, зависая на проводах.

«Любимая, родная Сретенка, приведи меня к ней! И пусть она меня не выгонит! Пусть простит! Скажи, чтобы простила!»

Вдоль стены ее старого дома он продвигался уже на ощупь. «Как Павка Корчагин с брюшным тифом!» – вспомнился кадр из забытого фильма.

Дверь открыла незнакомая старушка. Быстро замигала глазками и вдруг выдала нечто странное:

– Вы – Идочкин Антон?

Он в ответ пробурчал невнятное. Наверно, попросил, чтобы ушла с дороги.

В комнате стоял дым. Невероятно густой.

Когда дым немного рассеялся, он увидел край стола с пепельницей. А в пепельнице целая гора окурков.

Девушка выплыла из дымовой завесы. Вроде бы Ида. И вроде не Ида. Очень худая девушка. Щеки впали. Под глазами чернющие круги.

– А я тебя сегодня похоронила… – пролепетала Ида-не Ида.

Розы рассыпались по щербатому паркету. Все закружилось вокруг. Успел только проговорить приготовленное для телефона:

– Я приехал! Я – в Москве!..

– …Москва – все-таки мистический город, не правда ли? – Глаза у Катрин чудесные, немного насмешливые. У Пати такие же. – Вы стали очень рассеянным, Антон. Наверно, обдумываете сюжет нового романа?

– Я прекрасно все слышал. Вы сказали, что Москва – город мистический.

Они уже полчаса как вернулись в гостиную. И даже что-то опять ели. Патрисия, кажется, тоже несколько не в себе.

«Наверно, думает, что у меня крыша поехала от ее Кандинского! Бедняжка! Надо быть с ней поласковей!»

– Мне порой кажется, что Булгаков мало что придумал в своем «Мастере и Маргарите», – продолжала Катрин. – В Москве с вами могут произойти самые невероятные вещи! Вы ведь, по-моему, не москвич?

– Нет. Я с Урала. Там, пожалуй, мистики поменьше. Одна суровая действительность.

– Знаете, Антон, мне бы хотелось, чтобы вы почаще навещали нас. Вам здесь понравится. В этом доме прекрасные условия для работы. Ведь так, Па? – обратилась она к дочери, но та никак не отреагировала.

Зато отреагировал писатель:

– Патрисия тоже пишет?

– А вы не знали?

– Мама, как всегда, преувеличивает! – вмешалась Патя. – Писала когда-то стихи. А кто их не пишет в школьные годы!

– Ты мне покажешь?

– Никогда! Давайте оставим в покое тему моего творчества! – раздраженно попросила она.

После этой вспышки гнева в зале установилось молчание. Катрин, опустив голову, смотрела куда-то под стол. Потом она подняла взгляд на Антона, и ему показалось, что подмигнула, будто они участвовали в заговоре против Пати. Он не ответил на подмигивание, но первым нарушил затянувшуюся паузу:

– Нам, наверно, пора.

– Так скоро? – расстроилась Катрин. Ей, видно, скучно в этом доме.

– У нас еще дела в городе, – пояснила дочь.

– Ты вернешься?

– Не знаю.

– Позвони, чтобы я не волновалась. Еще к вопросу о мистике, – опять обратилась Катрин к Антону. – Я так всегда переживаю, когда она одна ночует в нашей московской квартире. Ведь дом-то стоит прямо на Патриарших!

– Вот здорово! Жить на Патриарших – сказка!

– Вы там еще не были?

– Нет.

– Тогда лучше не завидуйте!

– Мама, ну хватит! – взмолилась дочь.

– Я надеюсь, что в ближайшие дни вы нас навестите. – И она вновь едва уловимо подмигнула Антону.

Теперь он был уверен, что и в первый раз ему не показалось.

– Обязательно навестим, – ответила за него Патя, – чтобы ты опять про меня нагородила черт знает что.

Он нагнулся над инвалидным креслом, чтобы поцеловать ручку будущей теще. Катрин успела шепнуть ему на ухо: «Приезжайте!» И тут он заметил, что одно из трех колец вернулось на ее палец: видно, хозяйка прятала их в кармане. Это был золотой перстень с мужской головой.

– Мама вечно лезет не в свои дела! – возмущалась по дороге Патя.

– А по-моему, она замечательная женщина!

– Разумеется! Но мы с ней вечно ссоримся!

– Это оттого, что она еще очень молода и нравится мужчинам.

– Каким мужчинам? Она постоянно дома сидит! Уж говори начистоту – она тебе понравилась!

– Ревнуешь к маме?

– Я тебя ко всем ревную!

– Веселая семейная жизнь нам предстоит!

– Повторение пройденного?

– Мне иногда кажется, что ты за мной следила лет двадцать, а потом вдруг объявилась в «Иллюзионе»!

– Ничего себе! Мне всего восемнадцать! Но доля правды тут есть. Когда ты стоял в очереди в кассу, я тебя сразу узнала. Ведь на твоих книжках – портреты. И это сходство с Прустом!

Так за разговорами они и не заметили, как приехали к дому феминистки.