Анатолий Ковалев - Иначе не выжить

Он заехал в гараж и плотно закрыл за собой двери. Открыл багажник, достал оттуда две канистры, кульки с запчастями, вытащил запасное колесо. Все это составил тут же на пол. Снял со дна резиновое покрытие, затем нажал едва заметную, приделанную к внутренней стенке багажника кнопку, и дно на треть отодвинулось в сторону задних сидений. Он запустил руку в тайник и извлек оттуда две одинаковые деревянные коробки зеленого цвета, какие обычно служат тарой для заводской продукции. Сдвинув крышку с одной из коробок, вынул холщовый мешочек и вытряхнул на ладонь несколько камешков размером с ноготь указательного пальца. Покатал их по ладони. В тусклом свете лампы изумруды напоминали обыкновенную сырую прибрежную гальку зеленоватого оттенка, но стоило только лучу попасть на отшлифованную поверхность, как в тот же миг на ладони Федора начинала теплиться жизнь, странная и загадочная, с мертвенным, матовым отблеском. Жизнь, похожая на умирание.

Он поставил обе коробки в железный шкаф и запер его на висячий замок.

В тот же миг в дверь забарабанили снаружи, и он услышал раздраженный голос своей попутчицы:

– Ты что там, онанируешь? У меня зуб на зуб не попадает!

Она действительно вся дрожала от холода, но при этом с каким-то тупым упорством прижимала к груди туфли, стоя босиком на сырой земле.

– Где ты живешь? – спросил ее Федор, когда они выехали со двора.

– Я же сказала – на Западной!

– Одна живешь?

– Тебе не все равно?

– А все-таки?

– Одна.

После этого девушка замолчала и отвернулась от него. Она уставилась в боковое оконце автомобиля, будто впервые видела город, проплывающий за ним.

Федор сделал еще одну попытку заговорить с ней, но она замкнулась в себе, словно он нанес ей смертельную обиду. «Девочка со странностями!» – решил парень и включил радио. Марлен Дитрих пела сентиментальную «Лили Марлен». Они свернули на проспект Мира. Девушка стала пристальней вглядываться в дома, изучая даже верхние этажи. Проспект Мира сплошь был застроен шести-и восьмиэтажными домами сталинского типа, уродливо копируя такой же столичный проспект. Федор заметил, что интерес к этим постройкам у нее неподдельный, и хотел спросить девицу, не живет ли в этих домах кто-нибудь из ее знакомых, но передумал.

Когда «Лили Марлен» в последнем куплете перешла в марш, он вырулил на Западную и тут же сбавил скорость.

– Куда дальше?

– До магазина «Игрушки», – приказала она. Здесь ее интерес к архитектуре полностью улетучился. Она смотрела прямо перед собой остекленевшим, измученным взором.

«Придумывает объяснения своему внешнему виду, – мелькнула у него в голове догадка. – Мать небось уже валидол глотает! Сразу видно, девочка работает без „крыши“, в тайне от семьи. С такой опасно связываться».

– Может, оставишь телефончик? – попросил он, остановив машину рядом с магазином «Игрушки».

– Обойдешься! – грубо ответила она и уже собиралась выйти, но Федор сильно сжал ее руку выше локтя.

– А как все-таки звали того парня, которому помешали тебя как следует отделать?

– Отцепись! – процедила сквозь зубы девица и почти по слогам добавила:

– У меня плохая память на имена.

– А свое имя помнишь? Мы ведь, кажется, не познакомились? – Он ухмыльнулся, пытаясь изобразить эдакого заматеревшего в любовных баталиях самца, но сыграл плохо. Может, оттого, что так замечательно играла партнерша?

Она тут же заметила фальшь в его интонации, и черты ее смягчились.

– Предположим, меня зовут Алиса. Что дальше? – При этом она наградила его улыбкой повелительницы. Он растерялся и, заикаясь, произнес:

– Очень приятно. А меня…

– Я могу теперь идти? – перебила Алиса, высвободив руку. Не дожидаясь ответа, она вышла, грохнула дверцей и, бросив на прощание вальяжное:

– Пока, дружок! – быстрой походкой засеменила в прилегающий к магазину двор.

Федор остался сидеть на месте совершенно подавленный и только бубнил себе под нос:

– Шлюха! Грязная шлюха!

Он даже не мог объяснить себе, что его так разгневало. Ее бесцеремонность, недоступность, неблагодарность или же все это вместе?

Немного успокоившись, он рванул с места и вскоре набрал максимальную скорость. Ночное приключение доставило ему много хлопот. Он приказал себе не думать об Алисе, но девица не шла из головы. Салон его старенького «опеля» провонял арбузом, и запах не выветривался. Еще не давали покоя мысли о парне, свидетельницей убийства которого она стала. "Идиотка! Беззаботная дура! – ругался мысленно Федор. – Оставила на месте преступления платье! Прямая улика.

Ее же могут потянуть! Нет, это ее совсем не колышет! А почему? – задался он вопросом. – Она ненормальная? Что-то не заметно. – В ее рассказе насторожила какая-то деталь. Он попытался вспомнить, а вспомнив, махнул рукой. – Подумаешь!

Она могла это сказать ради красного словца, «…получил пулю в лоб…» Нет, из спальни она бы этого не увидела! Разве что спальня расположена напротив входной двери? А почему нет? Потому что из ее рассказа ясно, что дверь спальни ведет прямо в гостиную. Она видела, как те двое занялись тщательным обследованием.

Они искали изумруды! Тоже неплохая новость! Парень хранил в доме камушки.

Рабкоровская контролируется людьми Криворотого. Значит, никто из наших там жить не может. Откуда взялся этот парень с изумрудами? Взглянуть бы на него!" И тут Федор понял, что уже давно бессознательно едет в сторону Рабкоровской.

Достигнув цели, он сбавил скорость. Надо быть предельно осторожным, сказал себе Федор, можно влипнуть в историю. Не хотелось бы попасться на глаза ментам. Они вполне могли уже подсуетиться. Но каково было его удивление, когда, подъезжая к дому с резными ставнями и повалившимися воротами, он заметил, что картина совсем не изменилась. Все так же горел свет в обоих окнах, занавешенных шторами. Все так же красовался у забора новенький, блестящий «форд».

Федор не остановился. Неужели они до сих пор там? Не может быть! Им овладела паника. Он не знал, как ему поступить дальше. Свернул в ближайший проулок, остановился, заглушил мотор. "Пожалуй, пройдусь, – принял он решение.

– Засидевшийся в гостях прохожий ни у кого не вызовет подозрений".

Небо немного просветлело. К утру стало заметно холоднее. Август уже давал о себе знать. Федор продрог в рубахе с короткими рукавами. «Как же она, бедная, босиком?» – вспомнил он об Алисе, медленно продвигаясь вдоль бесконечных заборов и палисадников Рабкоровской улицы, крепко сжимая в кармане брюк рукоятку пистолета. Его он всегда держал наготове под сиденьем «опеля».

Света в других домах не было, поэтому дом с резными ставнями и «фордом» у ворот маячил издалека. Узкая пешеходная дорожка, бегущая рядом с шоссе и неприкрытая деревьями, делала парня уязвимым со всех сторон, пока наконец не начались заросли кустарника, из которых и выпорхнула Алиса. Ему стало совсем тесно между забором и кустарником. Сквозь тонкие подошвы полуботинок проникал холод асфальта, и Федор с каждым шагом чувствовал все сильней и сильней, как ледяная влага обволакивает его ноги и поднимается вверх по спине.