Джеймс Грант - Золотой остров

— Господи, — проворчал Делейни, — с такой луной и чертовским шумом отсюда и до Багдада все будут у нас на шее.

— Заткнись, — огрызнулся я, удивив Делейни. Удивился я и сам, но, захватив инициативу, дожал до конца: — Теперь все зависит от нас, и на этом этапе мы будем действовать, как буду решать я. У нас хлипкие шансы изначально, поэтому делай, что скажу, и не рыпайся.

Делейни не ответил, однако двинулся дальше, и я принял его молчание как знак того, что — по крайней мере пока — мы будем действовать по-моему. Я не питал никаких иллюзий по поводу Делейни и знал, что если мы вытащим Альтмана из тюрьмы, то потом, на борту самолета, в его глазах я буду внештатным статистом. И поступать мне придется, действительно, очень осторожно.

Мы добрались до края каменистого участка — песок там был достаточно глубок, чтобы скрадывать звук шагов, но не настолько, чтобы затруднять движение. Около часа мы в хорошем темпе шли вдоль южного берега озера, пока массивное здание — первый намеченный мной ориентир — не прорисовалось темным пятном на фоне песка и светлых скал.

Оно было построено как гостиница «Империал Эйруэйз» перед второй мировой войной. Затем озеро использовалось в качестве транзитного пункта при перелетах в Индию летающих лодок устаревшего типа «Эмпайр-класс». В мое время британские ВВС приспособили здание для центра отдыха отпускников, и горстке солдат, расквартированных в этих местах, тоже разрешалось останавливаться здесь.

Горело несколько огней, но издали невозможно было понять, был ли это свет в комнатах или охранная сигнализация. Я поднял руку и присел, дожидаясь Делейни.

— Дорога проходит между нами и этим зданием, — сказал я ему. — Если мы выйдем к ней, то идти будет легче и быстрее, но будь начеку.

Я двинулся дальше, и вскоре мы оказались неподалеку от здания старой гостиницы. Вокруг никого не было видно; те несколько огней оказались фонарями, горевшими у подъезда и на веранде. Мы медленно прошли мимо здания, и вскоре лента дороги, вдоль которой мы шли, начала взбираться к западному краю плато, выходящего к озеру.

Выйдя на плато, мы зашагали быстрее, но с большей осторожностью, поскольку опасность быть обнаруженными возросла. Минут через двадцать добрались до вершины; дорога пошла немного вниз, я остановился и показал на освещенную луной неясную панораму впереди:

— Это основная дорога: ближайшие пять-шесть миль могут быть трудными. Сначала будут военный лагерь и город Хаббания, потом — дрзтой городок. Вероятно, на дороге происходит движение, даже в это время ночи, поэтому держись рядом. Если кто-нибудь увидит нас — не беги и не разговаривай, даже со мной.

Я тронулся дальше размеренным шагом, Делейни шел справа и чуть позади. Где-то через полчаса мы вышли к дороге, идущей вниз к контрольному пункту лагеря в Хаббании. Сторожевые огни освещали ворота и забор. Я не видел никакой охраны, но не сомневался, что она была. В этот момент справа свет фар распорол ночь, и я услышал шум двигателя тяжелой машины, быстро идущей вниз по дороге со стороны аэродрома на плато. Точно разобрать было невозможно, и я взмолился, чтобы это не оказался грузовик с охраной. Я решил не прятаться, поскольку — хотя и был уверен, что нас не засекли — любое замеченное неверное движение приведет к тому, что здесь сразу же окажется команда лагерной охраны. Машина повернула на основную трассу, и я увидел, что, по крайней мере в этот раз, мольба не осталась неуслышанной: это был бензозаправщик, судя по его ходу, пустой. Он промчался мимо нас, не снижая скорости, затем повернул направо и покатил вниз к лагерным воротам.

Мы двинулись дальше и размеренно покрыли расстояние между Хаббанией и Эль-Фаллуях. Нам не встретился ни один пеший, лишь несколько машин проскочили мимо. Вскоре мы добрались до окраин небольшого поселения. Появились неизбежные в подобной ситуации собаки, чтобы разобраться с нами на свой собачий лад. Но годы плохого обращения сделали их куда менее агрессивными по сравнению с английскими догами. В ответ на мою примитивную ругань на арабском собаки поспешно ретировались, а мы без липших задержек миновали мост и беспрепятственно прошли через городок. После этого я ускорил шаг, намереваясь пройти до рассвета как можно больше — днем придется идти не спеша, чтобы избежать чрезмерного стороннего любопытства и излишних собственных усилий при дневной жаре.

По моим воспоминаниям, неподалеку за мостом у Эль-Фаллуях дорога заканчивалась, но, очевидно, прогресс неостановим, и в лучах восходящего солнца я увидел протянувшуюся далеко вперед трассу.

— Свернем на юг, — сказал я Делейни. — Так будет вернее.

Минут пятнадцать мы размеренно шли по пустыне, пока я не увидел проржавевшие останки старой машины, полузанесенные песком. Все, что можно снять, было снято, но кузов вполне годился для нашей цели.

— Остановимся здесь, — сказал я. — Когда солнце поднимется, это даст нам некоторую тень. Днем придется немного помучиться, но ничего, перебьемся.

Делейни присел на корточки и, выудив из-под пальто пачку сигарет, предложил одну мне.

— Не хочу, спасибо.

— И сколько ты думаешь проторчать здесь?

— Примерно часов до трех пополудни. Конечно, комфорту мало, но, по крайней мере, здесь безопасно и можно отдохнуть. Если с тюрьмой будет так непросто, как предполагается, нам потребуются все наши силы, чтобы добраться до Альтмана, не говоря уж о том, чтобы вытащить его оттуда.

Делейни неопределенно бормотнул, и мы расположились на дневку с тем минимумом удобств, какой возможен в подобных обстоятельствах. Я осмотрелся: блеклый пейзаж начинал мерцать в потоках нарастающей жары.

Я не загадывал наперед на время этого полувынужденного отдыха. Меня не тревожило, что нас могли увидеть — даже если так, у нас были неплохие шансы избежать осложнений. Что действительно вызывало беспокойство, так это перспектива бездеятельности. Она означала избыток времени думать и гадать о том, что нам предстояло. А это мне было вовсе ни к чему. Как и рой разных прочих мыслей, вертевшихся в голове. О том, например, что Поттер знаком с моей бывшей женой, что могло означать многое, и вряд ли приятное. Или о том, что Кристина знала незнакомца на пристани. Я посмотрел на Делейни и прикинул, не поговорить ли с ним об этом, но сразу же выбросил эту мысль из головы: во что бы я ни вляпался, помочь мне мог только я сам. И в критических обстоятельствах моим наихудшим врагом тоже был я сам.

Последние месяцы в армии доказали это. Я был не в состоянии адекватно-позитивно реагировать, утратил способность принимать решения и, что хуже всего, не по моим, а по армейским понятиям, меня стала мучить проблема убийства. Не то чтобы в современной армии легко решается этот вопрос, но считается, что при необходимости это следует делать. Я обнаружил, что мне было все труднее и труднее примириться с мыслью, что я вообще когда-либо буду вынужден сделать это. Я даже невзлюбил вид и ощущение оружия. Правда, игра с имитационными безделушками, что мы импортировали, помогла мне, и беретта под моей курткой не причиняла проблем.