Крис Хаслэм - Смерть с отсрочкой

Кройц вздернул брови.

Сименон улыбнулся:

— Ley de fuegas? [59] Закон о побеге? (исп.).

Кобб прикусил губу, как бы обдумывая ответ. И медленно кивнул:

— Ley de fuegas.

Арест прошел гладко. Сидней ждал на улице с Кройцем и шофером Аранхука. Немец поделился сигаретами, посоветовал шоферу смыться, пока его тоже не арестовали за измену, прогнал взмахом руки, снабдив достаточным количеством слухов, чтобы он ошарашил своих сослуживцев. Через пару-тройку минут Кобб с остальными вывели из дома пленных в наручниках. Хозяин — Ронсато — недоверчиво тряс головой, изо рта его зятя Кано текла кровь, Аранхук улыбался в каком-то мрачном восторге. Когда его отделили от товарищей, втолкнув в собственную машину между Кройцем и Сиднеем, улыбка увяла, сменилась нехорошим предчувствием, от которого он задохнулся и вытаращил глаза.

— Домой его везите, — приказал Кобб, вручив Сиднею ключ от наручников Аранхука и кивая обезумевшей жене и дочерям Рансато, бежавшим рядом с «ауди» и старавшимся сунуть в окна пакеты с продуктами. — До встречи.

Пленник в круглых очках в проволочной оправе без конца запрокидывал голову, чтоб они не соскользнули с носа. На грязной белой рубашке расплылись темные пятна, и на выезде из деревни Сидней чуял запах пота, крепкий тошнотворный запах надежды, издаваемый пропащей душой. Рассеянный замкнутый Кройц лишь качал головой и пожимал плечами в ответ на серьезные вопросы анархиста. Он дважды резко тормозил на спуске от за́мка, и Аранхук, наклоняясь вперед со скованными за спиной руками, чтобы наручники меньше давили, каждый раз ударялся очками в приборную доску.

— Придержи его, парень! — крикнул Кройц, но Сидней не мог себя заставить дотронуться до каталонца.

— Zapatos aqui, [60] Уткнитесь ногами (исп.). — посоветовал он, указав на приборную доску.

— Я говорю по-английски, — сказал Аранхук, упираясь коленями в доску. — Вы англичанин?

— Не отвечай, — предупредил Кройц. — Они вечно стараются влезть под шкуру.

— Кто? — спросил Аранхук.

— Пленные, — объяснил Кройц.

— Если я пленный, то в чем виноват?

— Ничего не могу ответить, товарищ.

— Я ничего плохого не сделал. Куда вы меня везете?

— Вы слышали приказ. Я везу вас домой.

— Я живу в Гироне, товарищ. Сомневаюсь, что мы туда едем.

Кройц промолчал.

— Знаете, вы вполне можете отпустить меня, — сказал Аранхук.

— Успокойтесь, — вздохнул Кройц. — С вами все будет в полном порядке. Обождите, увидите.

— Я арестован?

— Разве мы бы везли арестованного обратно?

— Тогда почему я в наручниках? — Пятна на рубашке Аранхука расползались, в машине пахло страхом и дерьмом. Аранхук оглянулся на Сиднея, пристально всматриваясь в глаза, посылая настойчивые жалобные сигналы. — Почему меня не повезли с остальными?

Сидней пожал плечами, к его щекам прихлынула кровь.

— Товарищ, я лишь исполняю приказ.

— По-моему, вам сейчас лучше заткнуться, — проворчал Кройц. — Обоим.

Он притормозил на крутом повороте, где-то на два витка впереди Сидней мельком заметил хвостовые огни «ауди» Кобба. Молчание прерывалось лишь маниакальным кружением мыслей Аранхука. Одни умеют торговаться за жизнь, а другие просить о пощаде. Одни твердят, что ничего не кончено, пока все не кончится, другие, кажется, понимают, что они — ходячие трупы. Порой избыток ума становится фатальным.

Через какое-то время машина остановилась в нескольких сотнях ярдов от перекрестка с дорогой на Монтальбан. Кройц выскочил из кабины, метнулся в лес, нацеливая на бегу автомат. Вернулся, тяжело дыша.

— Чисто, — сказал он, обращаясь к Аранхуку. — Выходите.

Каталонец тяжело сглотнул.

— Зачем?

— Таков приказ, — пожал плечами Кройц. — Даже анархисты должны понимать. Выходите!

Пленник взглянул на Сиднея:

— Дружище, вы же понимаете, что тут что-то не так, правда?

Сидней отвел глаза.

— Выходите.

Аранхуку стало трудно дышать.

— Слушайте, — крикнул он, — это ошибка! Я ничего плохого не сделал. Это просто несправедливо!

— Разве дело в справедливости или несправедливости? — проворчал Кройц, бросив нервный взгляд влево. — Сейчас же вылезай, пока я тебя не выкинул.

Аранхук всхлипнул, крепко зажмурился и затряс головой, настойчиво повторяя:

— Это несправедливо…

— Выбрасывай гада! — рявкнул Кройц. — Зачем они вечно осложняют дело?

Когда Аранхук открыл глаза, они были полны слез; слезы текли по носу, капали с подбородка.

— Прошу вас, — шепнул он.

Сидней глубоко вздохнул:

— Выходите.

— Ох, боже, — всхлипнул анархист, и по долине внезапно пронесся порыв холодного ветра, сотрясший деревья и покачнувший машину. Он сдвинулся к краю сиденья, выскользнул из кабины, но не устоял, с рыданием упал на дорогу. Сидней поднял его на ноги и прищурился одним глазом на Кройца.

— Должен быть какой-то выход, — задохнулся Аранхук. — Это… это… — Очередной порыв ветра унес его слова.

Кройц тронул его за плечо:

— У тебя есть минута на подготовку, а потом беги.

— Ох, боже, — простонал Аранхук.

Кройц бросил взгляд на Сиднея:

— Мы оба это делаем. Понял? Оба. — Он улыбнулся. — Не бойся, это разрешается по закону о побеге. Когда пленный бежит, в него можно стрелять. Абсолютно законно. — Он взглянул на часы и сплюнул на дорогу. — Пора. Беги!

— Минуту обещали! — закричал Аранхук. — Я еще не готов.

Кройц сделал три быстрых шага, толкнул его вперед. Он рухнул на колени.

— Встать! — рявкнул Кройц.

— Пожалуйста, не надо… Пожалуйста, прошу вас, пожалуйста…

Выстрел нагана Сиднея прозвучал в сыром воздухе мокро и сильно. Пуля попала в спину каталонца, бросив его вперед с гулким вздохом. Со скованными за спиной руками он упал лицом на дорогу. Стараясь подняться, заелозил ногами по асфальту. Сидней опустил револьвер, оглянулся на Кройца. Немец кивнул и всадил в спину Аранхука три пули.

— Скорей, — сказал он. — Сними с него наручники, переверни на спину.

— Он еще живой.

Ноги дергались, пытаясь бежать, словно не знали, что тело мертво.

— Всегда так бывает. Сними наручники. Вот ключ.

Сидней опустился на колени, повозился с ключом, из тела Аранхука с долгим жалобным стоном вышли газы. Освободившиеся от наручников кисти упали костяшками на дорогу. Кройц ногой перевернул тело на спину.

— Никакого достоинства, — вздохнул он, глубоко засовывая во внутренний карман анархиста конверт, который дал ему Кобб. — Гад, предатель. Пошли.

Сидней смотрел на труп Аранхука. За разбитыми очками один глаз был закрыт, другой камнем сидел в глазнице. Из ноздрей текли темные струйки крови, влажно сверкавшие струпьями на подбородке. Указательный палец правой руки спазматически дергался, словно нажимая на спусковой крючок или маня Сиднея наклониться поближе.