Крис Хаслэм - Смерть с отсрочкой

— Вот почему республика проиграет войну, — объявил он. — До сих пор во всех войнах в истории противники заявляли, что Бог на их стороне. Теперь они от Него отреклись. Коммунисты, социалисты, анархисты, троцкисты, сталинисты по любому вопросу грызутся, как крысы, только в одном согласны, что Бог на стороне врага. Бог с карлистами, рекете, с легионом, фалангой, фашистами. — Он воткнул длинный ноготь в кожицу апельсина, содрал корку. — За республику никто не молится.

— Да ты что, в Бога веришь? — спросил Сименон, изумленно тараща налитые кровью глаза.

Кройц затолкал в рот половину апельсина и принялся жевать.

— Снова сути не понял, — с огорчением промямлил он. — Главное, чтобы Бог в меня верил.

Чем дальше они продвигались, тем меньше виднелось следов войны на бесплодной земле и в ее тощих людях. В горных деревушках с розовыми домами царил покой и порядок, по мнению Сиднея, в отличие от хаоса и беспорядков в городах, стоявших на стороне республиканцев. Аккуратные улочки заполняли женщины в строгих темных одеждах, тихо шествующие с детьми из церкви. Калейдоскоп флагов, транспарантов, плакатов, штандартов, наперебой бросавшихся в глаза на каждом углу, фонарном столбе и балконе в республике, требуя внимания и верности, отсутствовал на территории националистов, за исключением нескольких старательно расклеенных предупреждений, что надо быть начеку и что сбор урожая важен не меньше победы в бою. На этой стороне от линии фронта реял всего один флаг — двухцветное знамя испанской короны. На крошечных полях неправильной формы в поймах быстротекущих речек трепетали на ветру привитые черенки маслин с наливавшимися на утреннем солнце неспелыми плодами. На этой стороне от линии фронта воскресенье оставалось днем Божьим, и худая скотина напрасно ожидала хозяйского попечения. Это была та Испания, которую воображал Сидней: простой пасторальный мир с мелкими речками, пылью, традициями и верой, неподвластными времени. Он на секунду задумался, на той ли стороне воюет, и сразу вспомнил, что не стоит теперь ни на чьей стороне. Смотрел, как Сименон сворачивает самокрутку, чувствовал в желудке обжигающую кислоту, вновь жалел, что не курит.

«Ауди» промчалась на скорости через Геа-де-Альбаррасин, привлекая завистливые, любопытные, хоть и нервные взгляды согбенных стариков, стоявших на тротуарах заложив руки за спину, и еще быстрей понеслась по длинной прямой дороге от Сьерра-Пенарредонда. Кобб предполагал, что на перекрестке с дорогой на Сарагосу будет контрольный пост, но его удивила усиленная охрана у заставы. Тормозя, он тихонько присвистнул, когда солдаты в темно-зеленых жандармских рубашках заметили «ауди».

— Нас, что ли, поджидают? — пробормотал он.

— Вижу два грузовика, — доложил Сименон. — Человек двадцать-тридцать.

Клее провел потной ладонью по перфорированному стволу автомата, сунул в спусковой крючок толстый палец.

— Не стрелять, не дергаться, не разговаривать, — приказал Кобб. — Помните, мы на их стороне. — Последний взгляд он бросил на Сиднея в зеркало, покачал головой над увиденным. — Ты вспотел, как невеста, малыш. Всю игру нам испортишь.

Впереди за триста ярдов на дорогу вышли двое охранников, не поднимая винтовок, уткнув руки в боки.

— Слева от меня пулемет, направлен на одиннадцать часов, к югу, — доложил Сименон.

— Стукните кто-нибудь малыша, — буркнул Кобб. — Пусть потрудится ради спасения жизни.

Кройц глубоко вдохнул, дотянулся и крепко ударил Сиднея локтем в лицо. Больно не было, просто зубы почувствовали сокрушительный вкус немецкой шерсти и английской крови из разбитых губ. Сидней задохнулся, когда Сименон двинул ему в ухо, отчего в голове вспыхнули белые искры смертельной боли.

— Наденьте на него наручники, быстро. Они у меня в портфеле.

В пятидесяти ярдах впереди к двум охранникам присоединилась еще пара стрелков и офицер.

— Новички, — пожал плечами Сименон, сунув медный кастет в карман форменной рубашки. — Попробуем проверить.

— Сиди тихо, — прошипел Кройц.

Кобб подкатил к офицеру и остановился.

— Поздравляю с Днем святого Антония, — сказал он. — Для чего тут такая охрана?

Офицер проигнорировал и вопрос, и приветствие, пристально осматривая автомобиль. Высокие скулы, гладкая кожа, узкие глаза придавали ему азиатский вид. Он старательно встретился взглядом с каждым пассажиром и сказал:

— Попрошу предъявить документы.

— «Попрошу предъявить документы, майор », если не возражаете, лейтенант, — поправил его Кобб, полез во внутренний карман плаща, вытащил кожаный бумажник со значком, на эмалевом щите которого красовались скрещенные пики, аркебузы и арбалеты испанского Иностранного легиона. — Подарок от самого генерала Миллан-Астрея, — похвастался он.

На офицера это не произвело впечатления.

— Все из Терцио?

— У нас в машине два жениха смерти, — ответил Кобб. — Эти господа — специалисты из легиона «Кондор», но плохо говорят по-испански. — Он ткнул пальцем через плечо. — Тот тоже.

— Кто это?

— Большевик. Англичанин. Из Пятнадцатой интернациональной бригады. Нынче утром сдался. Можно его у вас оставить?

Офицер нахмурился:

— Мне держать его негде, майор.

Кобб посмотрел на охранников, потом снова на офицера.

— Лейтенант, у вас на боку револьвер в кобуре, у них винтовки. Если захочется пострелять — ради бога.

Клее фыркнул, офицер на шаг отступил от машины.

— Есть приказ о расстреле? Бумаги?

— Бумаги? — недоверчиво усмехнулся Кобб. — Бумаги? Мне не нужно никаких вонючих бумаг, чтобы шлепнуть большевика. А вам?

— Мне нужно, — кивнул лейтенант.

— Ну, забудьте тогда, — махнул рукой Кобб. — Отвезем в Теруэль, там пристрелим. Это последний контрольный пункт перед городом?

— Пока последний.

— Что значит «пока»?

— Приказано поставить заграждения на каждом перекрестке.

— В учебных целях?

— Видимо, нет.

— Наверно, приятно служить в этом секторе, — хмыкнул Кобб. — Пожалуй, попрошу генерала на время поменять местами моих ребят с вашими. Что тут у вас происходит?

— Анархисты засуетились. Один сидит у нас, и считается, будто они попробуют его отбить. — Лейтенант скептически поднял бровь.

— Видите? — спросил Кобб. — Вот что получается, если сразу их не пристреливать. — Он стронул «ауди» с места. — Всего хорошего, лейтенант.

Теруэль был виден за пять миль. Четкая линия башен в стиле мудехар [69] Мудехар — мавританская декоративная керамика. вырисовывалась на горизонте, возвышаясь над голыми вершинами холмов. Солнце сверкало в изразцах на куполах, придавая столице провинции фантастический вид, суля незаслуженные и неоцененные обещания. Сидней был в синяках, в крови и, несмотря на протесты, по-прежнему в прочных наручниках.