Крис Хаслэм - Смерть с отсрочкой

— Как насчет вон той колеи? — спросил Ник, прервав его сомнения.

Сидней пожал плечами, кивнул:

— Что ж, давайте попробуем.

— Ну, приехали, — фыркнул Ленни. — Начинаем на картах гадать. — Он свернул с потрескавшегося на морозе асфальта в неровную каменистую колею.

Двигались медленно, машина с трудом втискивалась между пластами горной породы, ограждавшими колею вроде Геркулесовых столпов. Дальше хуже — кругом валуны размером с телевизор и промоины глубиной по колено.

— Скоро перевернемся, — предупредил Ленни.

Ник вцепился в приборную доску, костяшки пальцев побелели.

— Наверняка не та дорога, мистер Стармен. Раз мы сейчас не можем проехать, вам тогда точно не удалось бы.

Сидней сморщился, слыша сердитый каменный скрежет по днищу фургона.

— Любая дорога в здешних местах может быть той. Вы весьма удивились бы, если бы знали, что нам тогда удавалось.

Колея все больше смахивала на камнепад, поднимаясь выше, виляя в застывшем сыром лесу, куда порой только на три часа пробивается солнечный свет. Не шевелилось ничто живое, и Ника, вышедшего в той мертвой тишине убрать с дороги сломанные бурей ветки, охватила агорафобия. [76] Агорафобия — боязнь открытого пространства.

— Доисторическое местечко, — пробурчал он, садясь обратно в кабину.

— Идеальное для охотников за динозаврами, — заметил Сидней. — Помните нашу легенду, джентльмены?

— Всякий раз на вас глядя, вспоминаю про динозавров, мистер С., — кивнул Ленни и оглянулся проверить, как будет воспринята хохма. — Святители небесные! Что с вами? Смотри, какой он бледный, Ник!

Ник взглянул на старика и повторил вопрос.

Сидней глубоко вдохнул, дернул подбородком.

— За меня не волнуйтесь. Смотрите вперед.

Ник тряхнул головой:

— По-моему, надо остановиться, дать вам отдохнуть. Спешить некуда. Время есть.

Сидней скорчил гримасу:

— Как раз времени нет, джентльмены. Я просто себя неважно почувствовал. Сейчас пройдет, поехали.

Ник, пожав плечами, закурил сигарету.

Ленни пришел в негодование.

— Николас, сукин сын! — рявкнул он. — Ты настоящий эгоист!

Ник открыл рот.

— Почему?

— Выброси на хрен конфету вонючую! Совсем без мозгов? Пассивное курение вредно для сердца. Может быть, дашь шанс Эль Сиду?

— Одна сигарета разницы не составляет, — возразил Ник, опуская стекло.

— В его возрасте может оказаться той самой соломинкой, которая сломала спину ослу, — заявил Ленни.

— Верблюду, — поправил Сидней.

— Фактически это был отрез шелка, мистер С., но роли не играет. Ему надо бы знать. Сейчас же выбрасывай, Ник.

«Пежо» со стоном и скрежетом елозил в колее, продвигаясь зигзагами сквозь темный лес, пока не выскочил выше деревьев на бледный утренний свет. На северных склонах ущелья лежали плотные пласты сырого пятнистого снега, глухо капая на голые обледеневшие камни. Отсюда колея шла прямо и ровно по контуру северо-восточного склона хребта, который вонзался в холодное синее небо зубами рептилии.

— Звякнул звоночек? — поинтересовался Ленни.

Сидней покачал головой:

— В этих очках трудно сказать. Где вы их свистнули?

— У мертвеца, — признался Ленни, повышая тон в целях самозащиты. — И не свистнул. Спросил разрешения.

— Каким образом? — полюбопытствовал Ник. — Ты же не говоришь по-испански.

— На языке жестов. — Ленни принялся размахивать руками, поясняя. — Очки… ему уже ни к чему… а моему старому китайцу… очень даже пригодятся… mucho gracias. [77] Большое спасибо (исп.). Старая курочка все мне теперь отдаст. Я говорю совершенно свободно на языке жестов и на языке любви, причем оба чертовски полезнее твоей латыни и другой заумной дребедени, которую ты учил в школе, Николас.

— Я латынь не учил, — возразил Ник, хотя знал, что Ленни просто языком болтает.

— Учил, могу поспорить, — утверждал Ленни. — Так или иначе, очки вам нравятся?

— В высшей степени, — кивнул Сидней. — Было бы еще лучше, если б я в них что-нибудь видел.

— Тогда идите в «Оптику», — хмыкнул Ленни. — Слушайте, есть вообще хоть какой-нибудь шанс, что мы правильно едем? — Фургон резко ухнул в яму.

— Трудно сказать, — пожал плечами Сидней. — То, что вижу, кажется знакомым, но и другие окрестности выглядят точно так же.

— От развилки было далеко? — допрашивал Ник. — Долго вы добирались, не помните?

— Час или полтора.

Ленни взглянул на воображаемые часы:

— А мы сколько едем? Полчаса?

— Сорок минут, — уточнил Сидней.

— Значит, не тут, — заключил Ленни. — У меня чуткий нос, и я вам говорю, в этих горах нет никакого золота. Знаете, почему? Потому что никто никогда не провезет семь тонн по такой колее, не свалившись в пропасть к чертовой матери. Очевидно, правда?

Когда они вернулись на асфальтированную дорогу, долина застыла в тени, и Ленни испытывал искушение объявить дело конченным. Ему хотелось вернуться в отель пораньше, закусить, отдохнуть после еды, а уж попозже, днем, может быть, совершить второй выезд. Однако при голосовании он остался в меньшинстве.

Следующая колея, как предсказывал Сидней, оказалась идентичной первой, только находилась в худшем состоянии. «Пежо» переваливался и скакал по камням, кабина наполнялась знакомым запахом горящего сцепления, пока машина прокладывала себе путь по дороге, предназначенной для burros. [78] Ослы (исп.). Разговоры умолкли, стал понятен непомерный масштаб стоявшей перед ними задачи и сомнительность удачного исхода. Каждая следующая гора похожа на предыдущую — слоистый пирог из осадочных пород, вырастающих из густого влажного соснового леса. Слоистые скалы покрыты трещинами и кратерами, основания прячутся в грудах камней и щебня. Семь тонн золота могли навеки бесследно исчезнуть в этих первозданных местах.

Сильно угнетавший Ленни первобытный пейзаж с не меньшей силой волновал и пугал Ника, который пристально смотрел в открытое окно, сдерживая тошноту и пытаясь установить причину своих страхов. Окружающее, сведенное к первичным элементам, производило как будто бы прозаический благотворный эффект: камень, дерево, вода, земля и глубокое синее небо. Но было еще нечто видевшее, но невидимое, ощущающее, но неощутимое. Давно бездействовавший орган чувств улавливал что-то коварное и злонамеренное. Его власть над этой землей объясняла, почему тут никто не живет, почему не поют птицы и козы не бродят по Сьерра-де-лас-Кабрас, [79] Букв.: Козьи горы (исп.). которым они дали имя. Если золото действительно захоронено в этих горах, тот, кто его хоронил, правильно выбрал место, зная, что случайно на него никто не наткнется.

— Мы все делаем неправильно, — объявил Ник. — Давайте бросим эту колею и вернемся в отель. Есть лучший способ. — Он не просил возражений и не услышал их.