Крис Хаслэм - Смерть с отсрочкой

Ник взял стакан, нерешительно и осторожно глотнул.

— Пейте, я говорю! — вскричал Сидней. — Это не церковное причастие, черт побери! — Он звонко чокнулся с Ником. — Salud! [86] Здесь: Будьте здоровы! (исп.).

Ленни вновь себе налил.

— Молоток, Никель. Добро пожаловать обратно в жизнь.

Ник глубоко вдохнул, выпил, стараясь полностью и окончательно проглотить вину, сожаления, осознание последствий святотатства. Поклялся больше никогда не пить в наказание за свое преступление, хотя, может быть, старик прав — слишком мягкая, легкая и удобная кара. Возлагать вину за автокатастрофу на выпивку — все равно что винить в выстреле зажатый в руке пистолет. Как часто говорит Ленни, убивает людей не оружие, а усатые мужчины. Он закрыл глаза, проглатывая остатки, вспоминая при этом, что в последний раз был радостно пьяным за миг до того, как не справился с управлением автомобилем.

— Еще, — потребовал Ник, протягивая стакан и гадая, растопит ли крепкое зелье прочную стену, которой он оградил свои чувства, из-за которой едкая кислота хлынет в душу.

Сидней с усмешкой налил.

— На посошок. Для поправки на дорожку. Хорошо, мистер Крик. Вы отбросили свои принципы и стали самым худшим из нас.

Глубоко внизу ударил предупредительный колокол. Ник с опаской покосился на Ленни, который вскочил, вспомнил, что он изувечен, и вновь рухнул на стул.

— К обеду звонят, — доложил он. — С голоду ко всем чертям умираю.

У Ника кружилась голова, когда Гваделупе с дядей Пепе молча расставляли три тарелки с розовой рыбой в кучках жареных хлебных крошек.

— Сегодня без яичницы? — спросил Сидней.

— Без, — огрызнулась в ответ Гваделупе. — Завтра съезжу за яйцами. — Она ткнула в Пепе накрашенным ногтем. — Убийца исполнит любую вашу просьбу.

— Что она сказала? — спросил Ленни после ее ухода.

— По-моему, до сих пор злится на дядю, — ответил Сидней, не желая портить вечер, и обратился к Нику: — Не хочу быть нескромным, и не мое это дело, но все же на что вы потратите свою долю?

Ник пожал плечами:

— Уйду на покой.

Сидней вздохнул.

— А вы, мистер Ноулс?

Ленни вытащил изо рта рыбьи кости.

— Как все. Куплю классную тачку — бумер или еще что-нибудь, ребятишкам всего, чего душа желает, — четырехколесные велосипеды, компьютеры, всякую белиберду, потом свалю во Флориду к чертовой матери.

— Значит, к бывшей жене не вернетесь? — спросил Сидней.

— Нет. Отрезано. С одними ребятишками буду общаться. — Он хлебнул вина. — То есть она будет упрашивать меня вернуться, только, знаете, мистер С., жизнь идет своим чередом.

— А вы как собираетесь золото тратить, мистер С.? — спросил Ник.

Старик подался вперед, готовый изложить свои планы:

— Я все думал, когда же вы спросите, на что старик в самом конце своей жизни потратит капитал. Знайте: хочу создать мемориалы бойцам Интернациональных бригад. Поставить памятники на каждом поле боя от Мадрида до Харамы, Брунете, проклятого Теруэля и Эбро.

— Зачем? — поинтересовался Ленни.

— Затем, что они были последними в своем роде. Никто никогда больше не принесет таких жертв ради столь благородной цели и столь неблагодарного дела.

— Да ведь вы проиграли, — хмыкнул Ленни.

— Спасибо за напоминание.

— Какие памятники? — уточнил Ник. — Кресты можно было б поставить.

— Слушайте, — вмешался Ленни. — Мой дружбан Трев несколько лет назад накупил кучу Лениных или еще каких-то там русских, десятками — хотел втюхать яппи в качестве садовой скульптуры, да они так и пылятся у него в ангаре. Вполне сойдут. Правда.

Сидней смотрел в столешницу.

— Я всегда был скорее хранителем, чем творцом воспоминаний. Давно уже задумал, а визуально никогда себе не представлял.

— О материале тоже не думали? — спросил Ленни.

Сидней покачал головой.

— Знаете, бронза недешево стоит.

— Дешевле золота.

Ленни хлебнул вина и кивнул.

— Вполне справедливо. Могу выторговать, если желаете.

— Мистер Ноулс, я даже не догадывался, что вы знакомы со скульптурой.

— Особенно Роджера Мура [87] Ленни путает английского актера Роджера Мура, одного из исполнителей роли Джеймса Бонда, с английским скульптором Генри Муром (1898–1986), одним из крупнейших художников ХХ в. люблю.

— Не перестаете меня удивлять.

— В любом случае, — объявил Ленни с полным ртом хлебных крошек со вкусом промасленного песка, — даже если мы золота не найдем, бабки есть. Один ваш дом потянет на сто пятьдесят.

Поскольку никакого золота нет, а поездка представляет собою последний пробег по дорогам воспоминаний, Ленни уже несколько дней беспокоился насчет верности обещания, данного Сиднеем в Бискайском заливе. Теперь, когда старый придурок накачался вином с таблетками и вряд ли помнит сказанное, настал идеальный момент. Он наблюдал, как Сидней снимает очки и потирает переносицу.

— Я говорил серьезно, джентльмены. Вы разделите поровну мое имущество, только дом я отдать не могу.

Ленни в ужасе всплеснул руками:

— Помилуй бог, мистер С., не с того конца палку гнете. Мы даже не прикоснемся к вашему барахлу, пока вы не протянете ноги, не окажетесь в доме престарелых или еще где-нибудь. Боже сохрани! Ленни Ноулс стариков из дома не выкидывает. Конечно, за Никеля не могу поручиться.

Сидней покачал головой:

— Спасибо, но вы меня не поняли. Я вообще не могу отдать вам коттедж.

Мрачная туча проплыла по лицу Ленни. Он вытащил бумажник, достал старательно сложенный конверт.

— Извините, мистер С., тут какое-то недоразумение. В письме ясно сказано, что вы делаете нас с Ником единственными наследниками всего имущества. — Он сунул Сиднею бумагу. — Смотрите.

Тот кивнул.

— Правильно, ни от чего не отказываюсь, только дом не входит в мое имущество.

— Входит, — настаивал Ленни. — Вы сами говорили.

Сидней тряхнул головой:

— Мистер Ноулс, я этого не говорил. Насколько помню, вы расспрашивали о моих планах насчет коттеджа, я сказал, что он входит в имение.

— Точно! — воскликнул Ленни.

— Только не мое.

Ленни вдруг сильно заволновался.

— Что за чертовщина?

— Коттедж был бесплатно предоставлен в пожизненное пользование моей матери и мне при условии, что после нашей смерти он вернется в фамильное имение Резерфордов. Дом не мой, мистер Ноулс, и поэтому я его вам отдать не могу.

Ленни побелел, потянулся за бутылочкой, высыпал на трясущуюся ладонь две таблетки, запил вином, закурил, встал, едва вспомнив, что надо поморщиться. Затряс головой, схватил лекарственный пузырек, захромал в темноту.

Сидней смотрел ему вслед, мотая головой под действием вина, налил себе еще.

— Ох, боже, — пробормотал он. — Кажется, вечеринка окончена.